Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

И так получилось, что и мамаша моя и вся родня просто прикипели к Наташе. Насколько они не ценили и даже осуждали Танюшку, настолько они теперь превозносили Наташу. И хороша собой. И хозяйка замечательная. И о муже печется. И родню уважает. Ну, что еще, кажется, надо?

А я в расстройстве. Даже не знаю, как объяснить. С работы иду и вдруг замечаю, что вроде не туда иду. То есть не на новую свою квартиру, не к новой своей жене, а туда, где раньше жил, с Танюшкой, с Эльвирой, где они и сейчас живут. И, может, даже Танюшка кого-нибудь в этот момент принимает, когда я в ее сторону иду. Может, опять там этот старый крашеный дьявол Костюков. А мне вроде того что все равно. И в то же время как будто обиднее даже, чем раньше.

Поставили мы себе на новую квартиру телефон. И Наташа завела порядок — звонить мне, если я дома, когда она кончает работу, и спрашивать, не пообедать ли нам вместе, не пойти ли вместе в кино. Ну, словом, как это заведено у всех остальных, как вроде того что положено.

Только после я понял, что получаюсь, похоже, как под контролем.

А мне пришла, например, фантазия зайти к Танюшке навестить мою дочь Эльвиру. Значит, что же, надо докладывать об этом Наташе? А я не хотел докладывать. И врать не хотел.

Просто вечером, никому ничего не говоря, вышел из дому и поехал на автобусе на улицу партизана Зотова, где я раньше жил. В это время Эльвира уже должна была быть доставлена из детского сада. И Танюшка чаще всего в эти часы была дома.

Приезжаю, нету их. Туда-сюда. Спросить не у кого. Выхожу на улицу, идет наша бывшая соседка. И в отдалении вижу, появляется сию минуту моя жена Наташа. Меня это как-то нехорошо кольнуло. Но я все-таки поздоровался с соседкой.

— Татьяна? Так она уж давно, с неделю, наверно, в больнице, — говорит соседка. — А Эльвиру вторая бабушка в деревню забрала.

— Где, в какой больнице? — надо бы мне расспросить о моей бывшей жене.

А Наташа, вот она, уже подошла к нам. И я при ней постеснялся спросить у соседки адрес больницы. И соседка провала. А я сам себе стал противен за свою робость. Чего ведь особенного? Это же не секрет, что я тут жил и что живет тут моя бывшая жена. И тем более — дочь моя.

— А я хватилась тебя, — говорит Наташа. — И почему-то подумала, что ты, наверно, поехал сюда, на партизана Зотова. А мне тут к фотографу было надо. — И расстегивает сумочку и показывает конверт с фотографиями. Значит, правильно, ей надо было к фотографу. А я уж думал, не шпионит ли она за мной. — Ну что ты, — спрашивает, — был у них?

И так хорошо она это спрашивает, будто они тоже ее родные или знакомые и она просто интересуется их жизнью.

— Нету, — говорю, — их дома. И где они — неизвестно. Бывшая моя жена вроде того что в больнице…

— В больнице? — как бы испугалась Наташа. — В какой? Не знаешь? Что ж ты не узнал у соседей? Пойди спроси…

В больнице вместо Танюшки я увидел почти что старую женщину с серым лицом. И только по табличке на кровати с моей фамилией можно было определить, что это бывшая моя жена — Касаткина-Фешева Татьяна Гавриловна. Волосы у нее были теперь как наклеенные и на висках даже слиплись.

— Что с тобой? — спрашиваю.

— Ты что, разве сам не знаешь, что бывает с женщинами? — говорит она вроде с улыбкой, но глаза уже как потухшие лампочки. Как потухли они тогда в народном суде, так и остались в таком состоянии. — Спасибо, — говорит, — что пришел, но умоляю тебя: не приходи больше. Не могу, не хочу тебя видеть. Ты противен мне. И этот виноград из твоих рук мне противен…

Уж, кажется, лучше не скажешь. Правда? Уж, кажется, все сказала. Повернуться бы мне и уйти. Тем более женщины с других коек все это слышали и смотрели на меня. (Ведь женщинам до всего есть дело, даже до того, что их вовсе не касается.)

А я говорю:

— Танюшка, неужели ты все, положительно все позабыла?

— Нет, — говорит, — я ничего как раз не забыла. Уйди, умоляю тебя. Будь человеком.

— Ну, как хочешь, — говорю. И чувствую, как зло закипает во мне, как тогда, когда я увидел ее с Костюковым. Пусть Костюков и ходит к ней сюда в больницу.

Наташа сперва ни о чем не расспрашивала меня. Только дней пять спустя говорит:

— Надо бы тебе, пожалуй, опять пойти к Татьяне. Или уже выписали ее?

— Не знаю, — говорю. — И не интересуюсь.

— Странно, — говорит Наташа.

— Ничего странного, — говорю, — не вижу. Ну чего я буду к ней ходить? У меня же есть жена…

— Странно, — опять говорит Наташа. И вроде того что еще что-то хочет сказать, но, похоже, стесняется, что ли.

В этот вечер я впервые сильно напился и сидя уснул, даже смешно подумать, на площадке у застекленной стены этого самого кафе на пристани, где работает Танюшка. Как уж я попал сюда? — не могу понять.

Разбудили меня под утро дружинники. То да се. Восемь рублей за купанье в казенной ванне в вытрезвителе. Но главное, что я опоздал на смену.

И, кроме того, в автобазу через несколько дней пришло письмо от начальника милиции с укором нашему начальству, что, мол, не ведете должной воспитательной работы среди водительского и прочего состава.

Милицию ведь тоже надо понять. С нее же, как положено, тоже строго спрашивают, что пьяных многовато развелось и что она, милиция, их вроде того что несвоевременно забирает. А что она может сделать? Она же не может каждому влезть в душу. И не в силах разобраться, кто от чего пьет, кто, скажем, от любви, а кто — от глупости, кто от особой чувствительности или, напротив, от недостатка чувств, когда, кроме вина, выходит, нечем занять душу. А с милиции, понятно, спрашивают порядок. Вот она и пишет на предприятия, что, мол, примите меры, усильте, мол, воспитание.

Я и сам еще недавно и неоднократно разбирал такие письма из милиции, когда одно время был профоргом. И никогда не думал, что такое может случиться и со мной.

Вообще я всегда смеялся над этими алкоголиками, которые скидываются по рублю у продуктовых магазинов. И вот, представьте — сам почти что дошел до этого.

Вечером выпью и как будто забудусь, как будто убегу от самого себя. А утром опять еще с большей силой разламывает башку от стыда и тоски. И весь свет не мил.

Больше того вам скажу. В прежнее время я все к чему-то стремился. Хотел чего-то достичь. Например, добивался сдать испытания на шофера первого класса. Хотел, мечтал, как я уже рассказывал, переехать на Дальний Восток. Получил оттуда даже два хороших предложения. А ничего не получилось. Все пошло побоку.

А теперь, если услышу, что какой-то мой знакомый или приятель где-то курсы какие-то закончил, получил какую-то премию или новую должность занял, злоба меня охватывает на такого человека, будто он меня обокрал. Будто все предо мной виноваты, и я всех хочу поскорее и построже наказать.