Борис Зубавин - Почтальон и король

Сейчас он мог бы зайти к Локтевым и попросить председательшу пересмотреть решение исполкома.

Но он не сделал этого, подумав по простоте душевной, что так, стало быть, решила и сама председательша, что и она взяла под сомнение его честность. И уж не она ли первая сказала, мелькнуло у него в голове: «А не думает ли этот товарищ торговать жилплощадью, а?» Откуда ему было знать, что Марья Васильевна Локтева и слыхом не слыхивала о его просьбе и что расскажи он сейчас ей о том, как поступили с ним, делу был бы дан совершенно мной ход.

Но он был, если надо, человеком железной воли, и теперь, стиснув зубы, собрав все это железное в себе в один ком, с гордо поднятой головой прошел мимо локтевской дачи.

Строительные работы в доме поселкового почтальона Андрея Захаровича Мигунова, едва начавшись, были приостановлены.

С тех пор минул ровно год. За это время в жизни Андрея Захаровича опять почти ничего не изменилось. Разве что старшая дочь вышла замуж, и тес, купленный для утепления веранды, пришлось продать ради свадьбы. Вот и все. Хотя, впрочем, это только сам Андрей Захарович думал, будто в его жизни ничего особенного не произошло. На самом деле все обстояло не так. Его избрали депутатом районного Совета, и, когда к нему приходил со своей мольбой голубоглазый возчик дачной конторы Сашка Король, почтальон уже был облечен властью.

В июле, что в праздники, что в будни, на улицах, в лавках сельпо бывает много праздного народа. Особенно, конечно, в воскресные дни.

А сегодня как раз воскресенье. День длинный, ясный, тихий, и особенно длинным он кажется потому, что Андрей Захарович поднялся рано, чуть попозже солнышка, когда на земле только что появились темные тени и всюду хрустально засияли капли росы.

Андрей Захарович, превосходно выспавшийся, улыбаясь невесть чему, чуть не четверть часа простоял в дверях своего сарайчика, оглядывая доброжелательным своим взглядом буйные июльские заросли окрестных садов. В соседнем сарае глухо простучал копытами по настилу, переступая с ноги на ногу, мерин Короля. И, вспомнив о возчике, Андрей Захарович засиял еще благостнее. Вчера он получил ответ на ту самую «бумагу», которую они сочиняли вместе с Сашкой. В ответе было сказано, что по ходатайству Андрея Захаровича переселение королевского семейства в благоустроенную квартиру откладывается. Предстояло сообщить эту радостную весть Королю, увидеть его распахнутые, благодарно засиявшие глаза и испытать трогательную неловкость от содеянного тобою добра человеку. Ему всегда становилось неловко, когда его благодарили за помощь.

А день все разгорался, и пока Андрей Захарович, ловко махая тяпкой, рыхлил землю в огороде, с десяток раз ходил с ведрами на колодец через улицу и потом, припотевший, скинув рубашку, плескался возле рукомойника во дворе, набирая в левую ладонь, сложенную ковшиком, студеную воду, пришло время отправляться на службу.

Скоро, повесив через плечо битком набитую газетами, журналами и письмами кирзовую сумку, он уже шагал по своим улицам, так исхоженным его ногами, что, кажется, завяжи ему глаза, он все равно не пропустит ни одну почтовую щелку в калитке.

Вот с метлой в руках стоит возле ворот метростроевец дядя Федя. Он только что размел перед своим домом улицу. Это он проделывает каждое воскресное утро.

— Здорово, Кострома, — кричит он, завидя Андрея Захаровича и ласково щуря чуть раскосые глаза.

— Здорово, Князь, — так же весело орет почтальон.

Пожалуй, даже и не вспомнить, с каких пор они так приветствуют друг друга. Андрей Захарович в самом деле родом из Костромы, а дядя Федя — татарин. Два его сына-близнеца, спокойные, серьезные, здоровые ребята, выросшие на глазах Андрея Захаровича, служат в армии, и иногда почтальон-Кострома приносит своему приятелю-Князю письмо от них.

— Письма-та нет? — спрашивает дядя Федя, принимая газету.

— Нет пока.

— Что, Кострома, нарошна не носишь письма-та? — с притворным негодованием восклицает дядя Федя. — Татарин-та щеснай, каждый воскресенье тебя на дороге-та ждет, дорогу тебе метлом метет, а ты что делаешь-та?

Они еще перебрасываются несколькими грубоватыми, обычными и безобидными для них фразами, и Андрей Захарович трогается дальше.

Вот дача, в которой живет профессор, преподаватель общественных наук, высокий, седой и совсем еще не старый, веселый человек. Он любит цветы и, кроме флоксов, георгин, люпинуса, ромашек, гладиолусов, гвоздик, у него в саду ничего не произрастает. Самое высшее удовольствие для него — дарить цветы встречному и поперечному. Профессор стоит в дверях террасы, стройный, изящный, в спортивном костюме и, завидя почтальона, с постоянством кланяясь, не спеша, с удовольствием говорит:

— Здравствуйте, дорогой Андрей Захарович. Как ваше здоровье?

— Здравствуйте, Алексей Петрович, — тоже с некоторой торжественностью и слегка нараспев отвечает почтальон. — Спасибо, все пока идет хорошо. А как вы поживаете?

— У меня тоже полнейшее благополучие. Прекрасный день. Сегодня, представьте себе, наконец-то расцвел черный гладиолус.

— Это очень здорово, — вежливо говорит почтальон.

— Я непременно подарю вам его луковицу.

— Спасибо, — улыбается Андрей Захарович, хотя к цветам он совершенно равнодушен и ему все равно, что одуванчик, что знаменитый черный гладиолус.

Так он идет зигзагами от калитки к калитке.

— Захарыч! Стой, Захарыч! Подожди, мил человек! — вдруг слышит он.

Запыхавшийся, потный от усердия возчик Король догоняет его.

— А! — ликуя, кричит он. — Гляди, чего прислали! — Он сует к глазам почтальона копию ответа на их совместную «бумагу». — А? Это же сила! — Король вытирает рукавом рубашки потный лоб и, уже успокоясь, умоляюще, благостно глядя на Андрея Захаровича, шепотом, заговорщицки произносит: — Такое дело надо обязательно обмыть. Как полагается по закону. У меня уж все готово, а?

— Ладно, — с серьезным видом отвечает Андрей Захарович. — Раз такое дело, я приду. Жди.

Куда он придет, Королю и почтальону известно.

Они расстаются.

А почтальон вскоре появляется возле дачи Марьи Васильевны Локтевой, и все случается так, как заведено издавна. Не успевает он вытащить из сумки корреспонденцию, а его уже зовут:

— Иди-ка зайди, отдохни, покури!

И он не отказывается, распахивает калитку, идет по тропочке к веранде и, усевшись на ступеньку крыльца, вытянув уставшие ноги, закуривает.

Сегодня локтевские женщины дома, и Марья Васильевна, и дочери-учительницы, все очень похожие на старуху, ладные, бойкие, пьют чай, предлагают разделить с ними компанию и Андрею Захаровичу, но тот вежливо отказывается.

— Послушайте, — говорит Марья Васильевна, — вчера председатель вашего поссовета сказал мне, что в прошлом году вам было отказано в утеплении веранды. Это верно?