Лев Лондон - Строители

«Глуп ты, Гнат, с твоими дипломами», — категорически заявит прораб Анатолий.

Гнат, снисходительно улыбаясь, вернется на свое место.

Я вижу довольное лицо его дружка Чувикова. «Вот какой это парень Гнат! Смотри, как он говорит с начальством!» — написано на нем. А рядом, вытягивая тонкую детскую шею, испуганно смотрит Петька.

Только один раз сон был не реален. Мне приснилось, будто Гнат пришел с повинной и громко сказал:

«Ладно, инженер, больше не буду на тебя кричать, возвращайся на стройку».

Утром я ехал на работу и все время улыбался — да, во сне была промашка. Гнат не мог признать свою неправоту.

Меня вызвал к себе председатель комитета. Поднимаясь к нему, я вспомнил, как обидно-вежливо принял он меня в первый раз, и решил держаться холодно и неприступно.

Если он будет спрашивать, как мне работается, скажу: «нормально» — и ни слова больше. А хорошо, если бы он обратился ко мне с какой-нибудь просьбой, любой. Как бы она ни была сложна, я бы вежливо и коротко согласился.

Юрий Александрович и, вправду первым долгом спросил, как мне работается.

— Хорошо, — коротко ответил я, пристально глядя в окно.

— Так уж и хорошо? — насмешливо и вместе с тем участливо переспросил он.

— Хорошо, — повторил я. Пока я держался.

Он улыбнулся.

— Читал ваши предложения. Неплохо. И изложено культурно.

— Это Алексей Романович исправил. У меня было совсем плохо, — угрюмо сказал я. Черт его побери, чего он так участливо со мной разговаривает? Еще немного, и от моей сдержанности ничего не останется.

— Ну это вы, наверное, скромничаете. — Он взял со стола листок: — Тут к нам обращаются с просьбой…

Я свободно откинулся на спинку кресла. Ага, вот сейчас он меня попросит. Держись: холодно согласись и сразу прощайся.

— Просят помочь ускорить изготовление стальных колонн для каркаса.

— Кто просит? — без особого интереса спросил я.

— Моргунов просит, ваш бывший начальник, — председатель пристально смотрел на меня. — И я хочу, чтобы вы выехали на завод и помогли ему.

Я вскочил, забыв свое намерение быть сдержанным.

— Разве никого другого нельзя послать? Почему меня?

Я еще что-то говорил. Он не перебивал меня. Когда я кончил, он тихо спросил:

— Скучаете?

— Очень… очень скучаю.

— Понимаю. — Он рассказал мне о себе, как его перевели в комитет со строительства, как трудно ему было привыкнуть.

Мы снова стали единомышленниками. Мне было хорошо, и я рассказал ему даже о своих снах.

Задание, которое мне дал председатель, заключалось в следующем: выехать в Воронеж на завод, которому комитет поручил изготовить каркас, оглушить руководителей завода важностью заказа или, сообразуясь с обстановкой, очаровать их, но добиться подписания графика изготовления каркаса.

Я летел два часа в герметической коробке, именуемой ИЛ-24, в которой было так душно, что хотелось, как в трамвае, открыть окно или повернуть рукоятку для внеочередной остановки. Это был мой первый выезд из Москвы за долгие годы.

Я наклонился к окошку: интересно как! Несмотря на высоту, хорошо просматривались города — дымились трубы заводов, на стройках работали краны; поля перерезали белые рубцы дорог, а по дорогам двигались автомашины; на сотни километров зеленой тенью замерли леса. И это сочетание городов, возделанных полей и нетронутой природы создавало неповторимую картину.

Вернусь в Москву, решил я, обязательно позвоню в агентство аэрофлота, пусть в рекламах рядом со словами «Быстро, удобно, выгодно» добавят — «интересно».

Осложнения начались сразу по прибытии в Воронеж. Поздно вечером состоялась встреча. Завод выставил главные силы в лице директора и главного инженера при поддержке начальников цехов.

Я даже оробел, когда вошел в большой директорский кабинет. Мои улыбки и мандат комитета на воронежцев не произвели ровным счетом никакого впечатления.

Когда я по простоте душевной попробовал рассказать о строительстве Москвы, директор Степан Федорович, небольшого роста, похожий на старого мастерового, перебил меня и строго сказал, что он в Москве был позавчера и удивляется комитету — почему такие простые конструкции нужно передавать в Воронеж.

Он посмотрел на своих сотрудников, и они согласно закивали головами. Я пробовал возражать, но скоро утратил наступательный пыл.

На следующий день меня знакомили с производством. В цехах рядами стояли станки высотой в двухэтажный дом. Они легко поворачивали балки, строгали, пилили, резали их.

На заводском дворе рабочие производили контрольную сборку длинного моста для какой-то сибирской реки.

Я почти не слушал объяснения сопровождающего… Вот конторка мастера цеха. Он не бегает, как на стройке, не суетится, не звонит по опостылевшему телефону, требуя панели, а спокойно сидит за столиком и что-то считает. У станков ящики, куда сбрасываются отходы. Вот доска показателей, свежий плакатик: «Вчера сварщик А. Никонов выполнил 127 % нормы».

Во мне просыпается давнишняя зависть к заводским инженерам за отработанную технологию, постоянные условия работы.

Потом я думаю о коллективе завода: как это интересно — работать в большом коллективе, переживать вместе с ним удачи и невзгоды!

В Москве на площади Пушкина стоит старое здание со скромным барельефом — мускулистый полуобнаженный человек вращает большое колесо. Внизу надпись: «Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят». Я случайно заметил этот барельеф, не знаю, чьи это слова, но мне кажется, что они исполнены глубокого смысла.

Меня по очереди обрабатывали начальники служб: главный технолог — высокая костлявая женщина — холодно объясняла, что чертежи каркаса нетехнологичны, их надо переработать; симпатичный начальник производства доверительно и по большому секрету сообщил мне, что от моего заказа план завода полетит вверх тормашками, а главный диспетчер все водил и водил меня по заводу.

Днем меня снова принял директор. Он спокойно выслушал мои комплименты порядкам на заводе, но когда я чистосердечно признался, что действительно наш заказ не подходит заводу, тень улыбки пробежала по его лицу. Я добавил, что считал бы для себя за честь работать на таком заводе. Мы попрощались — Степан Федорович уезжал в отпуск.

Вечером главный инженер без каких-либо изменений подписал график изготовления каркаса. Когда я выразил свое удивление, он рассмеялся:

— Вы очень умело повели себя, Виктор Константинович.

Только значительно позже я узнал, что Степан Федорович, уезжая, сказал главному инженеру:

— Ты помоги парню, а то ходит он по заводу, хлопает ушами, все ему нравится. А наши зубры вбили ему в голову, что он должен забрать свой заказ. Боровой из него котлету сделает. Да и стройка-то его действительно важная.