Сергей Сартаков - Философский камень

Он повел головой вбок. И Тимофей увидел, что крылья самолета обволокло довольно толстым слоем льда.

— Пошли мы южнее, как нам из Иркутска было подсказано, — объяснил пилот. — Но видите, что получается. Взобраться бы повыше — сил у машины нет. И так была перегружена, да горючего пришлось залить побольше — перегон тут длинный, без запаса нельзя. Теперь еще обледенение весу прибавило. Взять ниже — видимость нулевая, а тут уже скоро начнутся отроги Кузнецкого Ала-Тау, потом Саяны. Как пить дать, можно в горы врезаться.

— Мы, что же, степи прошли уже?

— Думаю, товарищ полковник, прошли. Где-нибудь между Обью и Енисеем мотаемся. Радио работает, а связи нет. Пока ни одну станцию поймать не можем.

В разговор вступил штурман-радист. Сдвинув немного назад наушники, он прислушивался одновременно к каким-то беспорядочным пискам в эфире и к тому, что рассказывает пилот.

— Товарищ полковник, так ведь сибирскую погоду, как ее угадать? — сказал он. — Ширь тайги необъятная, метеостанций мало. Скорость циклонов тоже точно не вычислишь. Все вроде бы складывалось к тому, что вполне успеем проскочить в щель между хребтами и снегопадом, а вот, видите, прижало к горам. Южнее подаваться больше некуда. Я считаю, нам сейчас лучше, наоборот, взять круто на север. Все равно облачность винтами месить и здесь и там, но там, может, льдом обрастать перестанем.

— А если не перестанем? — возразил до сих пор молчавший второй пилот. — Чего нам зря горючее жечь, зигзаги делать?

— Прорубимся, — спокойно повторил свое любимое словцо первый пилот. — Набрать бы только высоты еще метров триста.

— Наберешь!.. — с иронией крикнул бортмеханик. Держи карман шире!

И точно в подтверждение его опасений самолет бросило вниз так, что у Тимофея, не подверженного морской болезни, комок подступил к горлу. Отчаянно завыли моторы. Пилот задрал нос самолета, насколько было возможно.

— Ямы, черт бы их побрал! — проворчал он сквозь зубы. И пальцем показал на высотомер. — А в общей сложности, все ниже и ниже идем.

— Давай, говорю, к северу, — настойчиво сказал радист. — Там, над тайгой, машина пойдет ровнее. Это предгорья так нас подбрасывают.

— А если взять к северу, можно вырваться из циклона? — осторожно, спросил Тимофей. Ему почудилось, что в соображениях радиста есть здравый смысл, однако побоялся даже косвенно навязывать свое мнение. Первый пилот парень хотя и молодой, но, чувствуется, уже с большим профессиональным опытом и чутьем. Для него машина, воздушная стихия, собственные руки и глаза — единое целое.

— Куда там вырваться, товарищ полковник! — ответил второй пилот. — Когда мы подходили к облачному фронту, слева был сплошной мрак. Это уж, верно, до самого Ледовитого океана. Другое дело — найти подходящую температуру. А кто скажет, где ее найти? На севере или на юге? Наверху, это да. Только наверх при нашей перегрузке нам все равно не пробиться.

— А горючее слить — тоже гибель, — прибавил, бортмеханик.

И все замолчали.

Самолет стало чаще бросать в воздушные ямы, кренить на крыло, и пилот каждый раз с большим напряжением выравнивал полет машины. Иногда он как-то непроизвольно дергался и оглядывался. Тимофей понимал: что-то не ладится в рулевом управлении.

Обледенение усиливалось. В плотном месиве снегопада трудно было разглядеть концы крыльев. Временами казалось, что самолет уткнулся носом в белую гору, бьется бессильно и даже отступает назад.

Слой льда на несущих плоскостях, ровный вначале, теперь был изрезан, изрыт словно бы мелкими овражками, промоинами. И по мере того, как нарастал бугроватый ледяной панцирь, все беспорядочнее и, жестче делалась тряска машины. Она словно бы просила: «Ну, дайте мне, дайте хотя бы минуточку отдохнуть, освободиться от невыносимой тяжести!»

Однако пилот, измученный не меньше машины, все бросал ее вперед и вперед. Выжимал до отказа ручку на себя, чтобы заставить самолет взбираться кверху, а стрелка альтиметра, тем не менее, показывала медленное, но неумолимое падение высоты.

«Ну, повезло же, эта погодка! — подумал Тимофей. — На час бы пораньше вылететь — и, глядишь, — проскочили бы, как миленькие».

Припомнилась трагическая история с полетом Леваневского через Северный полюс. Прекрасная машина, великолепный летчик, маршрут испытан, и прогноз погоды был, уж конечно, десятки раз перепроверен. А потерялся человек без вести в воздушном океане. Обледенение…

Но Тимофей тут же отогнал эту тревожную мысль. В Иркутск лететь все-таки не через Северный полюс. Хотя, похоже, циклон захватил уже всю Сибирь.

Он спохватился, что пообещал Сташеку — иначе Тимофей уже и мысленно его не называл — узнать и рассказать, как обстоят дела.

Виктор лежал, откинувшись на спину. Лицо побелело, обескровели губы. Он редко и тяжело дышал, а Ткаченко, наклонясь к нему, убеждала принять какое-то лекарство. Стекольникову тоже мутило. Она смотрела, на Тимофея отсутствующим взглядом.

Идти было трудно. Некоторые тюки сдвинулись со своих мест и загораживали проход.

Здесь еще сильнее, чем в кабине пилотов, ощущались толчки в те мгновения, когда самолет проваливался в воздушные ямы и потом словно бы метался из стороны в сторону, выбиваясь наверх.

— Ну что? — спросила Ткаченко. В глазах у нее было ожидание чего-то недоброго.

— Так, маленькая болтанка, товарищ военврач, — сказал Тимофей, стараясь улыбаться как можно беспечнее. — Идем сейчас над тайгой, а тут, пилоты говорят, всегда немного покачивает.

— И долго, нам еще мотаться?

— Да нет, не думаю… — уклончиво сказал Тимофей. — А в Иркутске, между прочим, отличная погода…

Он не успел закончить. Самолет повело как-то вбок, и Тимофея отбросило, прижало к противоположной стенке. Заерзала на полу поклажа. Моторы сбавили свой надсадный вой, заменили его на тихий шелест, как бывает, когда машина заходит на посадку, а корпус вдруг пронзительно скрипнул и забился в частой дрожи.

Ткаченко отталкивала наползающий на Виктора большой мягкий тюк. Тимофей помог ей.

— Правду! — потребовала Ткаченко, заставив Тимофея пригнуть голову к самым ее губам. — Понимаете, правду! Надо быть готовыми? Что надо делать?

— Сохранять спокойствие, ничего больше, — ответил Тимофей. — При всех обстоятельствах. — Он положил ей руки на плечи, сказал как можно мягче: — Товарищ военврач, приказываю вам быть спокойной. Хорошо? Исполняйте!

Вернувшись в кабину, он сразу оценил маневр пилота. Тот шел на риск: заведомо терял высоту, надеясь ближе к земле найти такой слой в атмосфере, где прекратилось бы дальнейшее обледенение. Машина, подрагивая, на самых слабых оборотах винтов тянула носом вниз. Стрелка альтиметра быстро шла влево, приближаясь к опасной цифре, а белая пелена по-прежнему плотно окутывала самолет. Хрипло дышал радист, неотрывно и безнадежно крутя ручки приемника. За спиной у него стоял бортмеханик с лицом, посиневшим от холода и тревоги.