Иван Гагарин - Выше нас – одно море. Рассказы

Уходя, Виктор слышал, как звякнула бутылка о край стакана.

Морозным утром следующего дня с потертым чемоданчиком Виктор явился на судно одним из первых. Вахтенный матрос, кутаясь в шубу, выделывал валенками что-то похожее на „липси“, прерывисто шипел пар между бортами судов, да откуда-то из-за клубов морозного тумана доносились гудки буксира. Мохнатые от изморози снасти изредка сбрасывали на палубу снежную крупу, выравнивая темные полосы от метлы вахтенного, который уже давно приготовился к сдаче смены.

— Здорово! — окликнул он Виктора. — Ты новенький, что ли?

— Привет! А что?

— Смену у меня принимать не ты будешь?

— Нет!

— А-а, — разочаровался изрядно продрогший матрос. — Вот дела! Не знаю даже, кому буду смену сдавать. Штурман говорит, какому-то новичку. А какому?! У тебя закурить есть? Дай, пожалуйста. Целой пачки не хватило на вахту. Холодно.

Виктор поставил чемодан на трюм и достал из кармана папиросы.

— Кури. А тралмейстер не приходил еще?

— Что, тралмейстер? Да он и не уходил никуда. Уже вторую стоянку с судна не уходит. Запил, видно. Так человек как человек, а тут злой стал. Орет на всех, из каюты никуда не выходит.

— Случилось что-нибудь, наверное?..

Оживившись, вахтенный начал было рассказывать Виктору о странностях Чайкина, но в это время на палубе появилась огромная фигура, и голос, сиплый со сна, а возможно и от лишних возлияний, окликнул:

— Эй! Вахтенный! Шурыгин не приходил?

— Нет, Александр Федорович, не был.

— Придет — сразу ко мне! Понял?

— Хорошо, Александр Федорович.

— И еще… вот что. Возможно, придет тут… худая такая, в очках. Меня на судне нет, но мне сразу доложить!

— А если она в каюту к вам сразу пойдет?

— Ну… тогда… Да нет, не пойдет она. А впрочем, не надо ничего. Шурыгину только передай, и все.

Тралмейстер равнодушным взглядом скользнул по палубе и, зябко передернув широченными плечами, хотел было уходить, но снова остановился:

— Э-гей! Ты! Помтралмейстер! Зайди-ка ко мне.

Оставив свой чемодан на попечение вахтенного матроса, Виктор прошел в каюту тралмейстера. Все здесь выглядело так же, как и вчера. Только сам хозяин был в тапках на босу ногу.

— Садись, — сказал он Виктору.

— Да ничего. Я постою.

— Садись! — уже приказал Чайкин, и Виктор сел.

— Как твоя фамилия-то?

— Харламов.

Тралмейстер помолчал некоторое время, затем, будто пересиливая себя, заговорил:

— Ты, вот что, Харламов… Что я тут вчера тебе наговорил — забудь. Понятно?

— Да ну, что вы, товарищ тралмейстер…

— Забудь! Неприятность у меня получилась… Ну, вот и срываюсь… Иногда. Чертовщина такая, что…

— А что случилось, Александр Федорович? — наивно полюбопытствовал Виктор, точно в его силах было что-то изменить. Чайкин искоса взглянул на него, плеснул из бутылки в стакан и выпил одним глотком. Тряхнул шевелюрой и бессмысленно уставился в одну точку. Некоторое время сидел молча. Потом заговорил:

— Ты ко мне в душу не лезь, Харламов. Что случилось, то касается только меня. Понял? Говорят, время все стирает. Значит, сотрет и это. А не сотрет… В общем, я хочу попросить тебя сделать одно дело. Можешь?

— Постараюсь.

Выдернув один из ящиков стола, Чайкин, не глядя, выгреб оттуда груду измятых кредиток и подал Виктору:

— Вот! Сходи ко мне на квартиру. Военторг знаешь? Ну вот, третий этаж. Квартира Чайкина. В общем, найдешь. Постарайся успеть до девяти, пока дочка в школу не ушла. Ей и отдашь. Понял? Добро. А жене ни слова!

Виктор озадаченно поглядывал то на деньги, то на тралмейстера.

— Да вы бы хоть пересчитали их, Александр Федорович.

— Некогда. Иди, и живо обратно!

— Хорошо. Я только чемодан…

— Скорей!

Наспех собирая деньги, Виктор прикинул сумму. Получалось довольно много. Видно, и за прошлый рейс тралмейстерская зарплата лежала в ящике стола.

Квартиру Чайкина Виктор нашел быстро. Но прежде чем нажать кнопку звонка, попытался мысленно сформировать то, что он должен будет сказать жене Чайкина. Он догадался, что дело не обойдется без расспросов и деньги придется отдать именно ей. „Худая в очках“, — вспомнил он небрежно брошенные слова Чайкина. Возможно, не о жене это было сказано? А впрочем, какое ему до этого дело? Отдаст деньги, и все.

Еще не успели утихнуть отголоски короткого звонка, а за дверью уже защелкали замком, будто только его и ждали. Дверь открыла довольно симпатичная женщина лет 28–30, чуть повыше среднего роста, Возможно, рядом с Чайкиным она и выглядела бы худощавой, но если тралмейстерская характеристика относилась к ней, то это — преувеличение. Однако близорукие прищуренные, немного печальные глаза говорили о том, что она пользуется очками, и значит, Чайкин имел в виду именно ее. Рядом с ней стояла девочка лет восьми. Видимо, вместе ждали они звонка и вместе бросились открывать дверь, и теперь обе разочарованно глядели на Виктора.

— Вам кого?

— Мне нужно увидеть жену Чайкина Александра Федоровича.

— Я — жена Чайкина! — проговорила женщина, отступая от двери. — Проходите. А ты, Верочка, иди, собирайся в школу.

— А где же папа? — отцовским взглядом, чуть исподлобья, девочка посмотрела на Виктора.

— Я же тебе сказала, что папа в море. У него продленный рейс, — заторопилась мать. — Иди сейчас же! Или ты хочешь опоздать на уроки?!

— Я успею, мамочка. А почему раньше папа не плавал так долго?! У него, наверное, теперь новый пароход? Да? Большой-большой.

— Да, да. Большой новый пароход. Проходите сюда, молодой человек.

Женщина провела Виктора в комнату и, указав на диван, попросила:

— Обождите здесь минуточку, я только отправлю Верочку.

Несколько минут она что-то оживленно и весело говорила дочери в прихожей, затем хлопнула входная дверь. Она взяла со стола замшевый футляр и, надевая очки, с надеждой и тревогой в голосе спросила:

— Вы… вы, наверное, от Саши? Да?

Виктор достал из кармана деньги и, положив их на стол, сам не зная почему, начал врать:

— Вот… Александр Федорович просил передать вам. И еще просил сказать… Отход сегодня… в одиннадцать. И он, наверное, не сможет зайти.

— Не сможет? Боже ты мой! Вторую стоянку! — в голосе ее слышались боль и недоверие, глубокая обида и настойчивость, надежда и разочарование. — А отход, что, в одиннадцать вечера?

— Нет, дня.

— Ах! Опять не придет. Ну что ж… Вот вы говорите, не сможет?! Да он просто боится. Стыдно ему. Стыдно — потому и не может. Но я же… Я ведь… И Верочка ждет.

Она вдруг села и, уронив голову на руки, откровенно, не стесняясь Виктора, заплакала. Видимо, долго сдерживаясь, она придумывала для дочери да, возможно, и для себя всевозможные причины, из-за которых отец не может прийти домой. Растерявшись от неожиданности и не зная, как поступить, Виктор машинально встал.