Ефим Пермитин - Горные орлы

Задолго до рассвета, без завтрака, Тишка отправился на осмотр ловушек. Длинный путь разгорячил его. Пот заливал лицо, остро щипал глаза, а Тишка бежал и бежал.

В первом же капкане, взметывая снег, билась черная, гибкая, как змея, соболюшка.

С крутика Тишка орлом налетел на нее и ударил палкой по ушастой головке. Зверек обмяк. Тишка разжал железные челюсти ловушки, схватил горячую, пышную зверушку и сунул глубоко за пазуху. И руки и губы Курносенка тряслись. Он сорвал с дымящейся на морозе головы шапчонку и подкинул вверх. Потом стал креститься и шептать что-то бессвязное. В каждом настороженном капкане Курносенок уже видел по соболю.

— Господи! Разрази меня громом-молоньей, если хоть на копеечку украду чего! Женюсь, видит бог, женюсь! Приду и скажу: «Хватит, Вирушка, людей смешить…»

Тишка не снял, не переставил счастливой ловушки, а побежал к другим поставленным им капканам. Ни крутика, ни пади не видел удачливый охотник, — казалось, на крыльях летел он к большому счастью.

Но остальные капканы были пусты. Свежеголубеющие стежки следов в одном-двух метрах от ловушек сворачивали в сторону, точно осторожных драгоценных зверьков предупреждал кто-то о смертельной опасности.

Оставалась надежда на последний капкан, настороженный в крутике под нависшей скалой, — туда, в узкую щель меж камнями, сбегались следы с трех сторон.

«На этой сбежке — обязательно! Обязательно!» — словно кто нашептывал в уши Тишке.

Когда Курносенок покатился под гору, то уже на половине спуска он заметил что-то неладное, и у него похолодело в груди.

У нависшей скалы, склонившись над капканом, стоял человек.

Не сдерживая лыж, Курносенок скатился в обрыв и встал перед грабителем, немой от изумления и злобы.

Человек разогнулся. Это был молодой рослый охотник с темнобронзовым скуластым лицом и раскосыми глазами, блестевшими вызывающе и зло из-под черных крутых бровей. Одет он был в длиннополую шубу, опушенную рыжей бараньей овчиной по подолу и воротнику, в меховую шапочку из полосатых шкурок бурундука и мягкую меховую обувь — кисы.

В руках алтаец держал крупного сизо-вороного соболя. С носика аскыра падали капли крови.

— Ты что делаешь? — клокочущим, хриплым голосом спросил Тишка.

Но большой, сильный охотник, поблескивая узкими насмешливыми миндалинами глаз, шагнул навстречу щупленькому Курносенку и на ломаном русском языке спросил:

— Откуда такой? Шей будешь?

— Отда-а-ай! — пронзительно, на всю тайгу, крикнул Тишка, бросившись с протянутой рукой к своему соболю.

Алтаец, стремительно поднял соболя над головой и, еще грознее надвинувшись широкой грудью на Тишку, тоже крикнул:

— Моя звирь! Шужой место! — Темные скулы алтайца почернели, щеки облились коричневым румянцем.

— Отда-а-ай! — еще звончее повторил Тишка и, прижимая к груди кулаки, рванулся на великана, но от толчка в плечо отлетел к скале.

Запрокинувшиеся при падении Курносенка лыжи торчком воткнулись в снег.

— Драться? Ты драться?! — захлебываясь от бешенства, прохрипел Тишка.

Вскочив на ноги, он остановившимся взглядом уперся в бесстрашное раскосое лицо противника.

Прочел ли в озверелых глазах Тишки алтаец безрассудную, слепящую ненависть, почувствовал ли его намерения или нет, но он еще более угрожающе сдвинул брови и выдернул из деревянных ножен широкий зверовой нож.

Как Курносенок сорвал винтовку с плеча, как, отскочив в сторону, выстрелил в лицо алтайца, — он плохо помнил. Казалось, это сделал кто-то другой, стоявший за его спиной. Нож выпал из рук алтайца, и сам он, страдальчески перекосив рот, упал лицом вниз, выронив из рук злополучного соболя. Скрюченные темные пальцы алтайца впились в снег.

Тишка сунул редкого и по величине и по окраске аскыра за пазуху и, все еще дрожа от возбуждения, сузившимися глазами посмотрел на рухнувшего к его ногам великана.

Но в следующую же секунду взгляд его упал на кремневую винтовку алтайца с длинными сошками. «Спрятать. Корову за кремневку взять можно, приду за ней потом». Он сунул ружье под выступ скалы и только тогда огляделся. Место было глухое. Свидетель лежал мертвый.

— Пропади ты пропадом! «Шей будешь?» Вот тебе и «шей»… — громко сказал Курносенок и стал забрасывать убитого снегом.

Со спины алтайца снег осыпался, как песок, а внизу, под головой, пропитывался кровью.

Кое-как забросав тело убитого, Тишка спрятал в снег стоявшие у скалы лыжи алтайца и, не оглядываясь, побежал готовой лыжницей к избушке.

Селифон был в тайге. Курносенок ободрал в становье соболей и спрятал шкурки под рубаху.

«Мягкие, в горсть зажмешь. Триста рублей за каждого…»

О случившемся старался не думать, но сознание большой, непоправимой беды где-то глубоко засело в душе.

— Домой! Снимай капканы утром — да ко дворам, в баню… — Селифон счастливо улыбался.

Тишка молчал. Был он бледен и угрюм. За ужином не притронулся к каше. Радостно взволнованный удачным окончанием промысла, близкой встречей с Мариной, Селифон не обратил на Тишку внимания.

Легли рано.

— Пороша выпала бы… — как бы про себя заговорил Курносенок.

— О чем ты?

Но Тишка уже храпел.

Лишь только заснул Селифон, Курносенок потихоньку встал.

«А уж Вирушка будет рада платью…»

Но на душе по-прежнему было тревожно.

«Плохо засыпал, следы не запутал, как бы не наткнулся кто…»

Тишка вышел за дверь.

Небо было в звездах.

«Вёдро!.. Сбегать привалить как следует. А Селифошка хватится — скажу: капканы досматривал…»

У избушки казалось просто: прийти, вырыть под скалой рядом с лыжней яму, спихнуть убитого, зарыть и заровнять снег. Когда же вбежал в первый настороженно-хмурый кедрач, напал страх. Но чем больше трусил Тишка, тем неудержимее влекло его в страшную падь, к нависшей скале.

Над первой же поляной Курносенок увидел странное, мглистое марево, и ему почудилось, что залитый звездным светом снег дымился, разгораясь в костер. Не помня себя, Тишка кинулся обратно.

Избушка показалась неожиданно быстро. Споткнувшись лыжами о порог, парень с размаху упал на Селифона.

— Одурел, что ли?.. Откуда ты?

Дрожащий Тишка, вытянул руки, закричал:

— Там!.. Там!..

Селифон выскочил за дверь, постоял, послушал и вернулся.

— Да откуда тебя кинуло-то?

— Вышел я… а… он горит, горит…

— Кто? Какое ты мелево мелешь?

— Снег… Капканы пошел досматривать… А там… горит…

— Ушканья [8] Заячья. душа твоя… Ночью ловушки досматривать!.. Ложись. Утром самому над собой смешно станет…

…Снимая капканы, Тишка услышал визгливо-гортанный крик:

— Э-э-гы-ый!

К крику присоединился лай собак, заполнивший устье пади. Ноги Тишки в коленках дрогнули, точно кто ударил по ним поленом.