Ефим Пермитин - Горные орлы

Налетевший ураган сорвал и адуевский «железный план» сева. Срывался подъем целины «Сталинцами», которые Адуев должен был возвратить в срок. С полудня двадцать третьего апреля, когда кончилась пурга, ни сеять, ни пахать еще было нельзя: на полях — грязь, по кустарникам Волчьей гривы — снег.

Утром из деревни пришел к комсомольцам на стан Василий Павлович Дымов.

— Живы?! — громко спросил он и весело засмеялся. В полевом стане сразу стало светлее. — К урожаю! Весенняя пурга всегда к урожаю! — шутил агроном.

Пришли жены и матери, напуганные ураганом. Первой на стан прибежала Марина. Дорогою она нашла в придорожном кусту фуражку Селифона.

Когда бледная, прижимающая фуражку к груди Марина, переступив порог, увидела мужа, она опустилась на подсекшихся ногах прямо на пол и заплакала.

— Силушка! Силушка! — вздрагивая, шептала Марина, прислонив к нему мокрое от слез лицо.

К лебедевцам, на «внеочередной конгресс пахарей», пришли Вениамин Татуров и Петухов со своей бригадой.

— Военный совет в Филях, — шепнул Трефил Петухов Груне Овечкиной.

Но комсомолка даже не улыбнулась ему. Она ожидала от совещания очень важного: «пламенных речей, торжественных, клятвенных обещаний, взрыва энтузиазма…» — и мысленно уже создавала полевую свою газету. Губы девушки шевелились.

— Ну же… да ну же, Вениамин Ильич! — шептала она.

Но Татуров, собрав в круг председателя, бригадиров и Дымова и о чем-то поговорив с ними, неторопливо подошел к колхозникам (совещание проводили под открытым небом) и спокойным, ровным голосом назвал несколько цифр по подъему целины, севу, боронованию.

— Арифметика наша, как видите, из-за пурги подмокла и поломалась. Думали строить челночек, а получилась уховертка, — засмеялся Вениамин, удивляя Груню Овечкину.

«Что веселого, когда план сломался? Как тут написать об этом с огоньком?..» — недоумевала растерявшаяся девушка.

Но вместе с Вениамином Ильичом улыбались председатель и бригадиры.

— Только я думаю, — повысил голос Татуров, и Груня радостно вздрогнула, — что, если мы поломанную арифметику починим арифметикой же и ударным трудом от горячего сердца… Так, чтобы не стыдно было каждого нашего трудового удальца в великую партию принять или в Москву советскому правительству показать. Или, как Василия Чапая, в песню положить…

На глазах у всех лицо Вениамина Ильича и вся его фигура изменились. Он, казалось, стал выше ростом, стройнее, строже.

— Вот оно, вот оно! — зашептала вся устремившаяся к Вениамину Груня.

Но секретарь опять уже стал называть скучные цифры перерасчетов, удвоенные нормы по пахоте.

И вдруг все почему-то стали смотреть на трактористов. Груня тоже повернулась к Шавкоплясу.

Архип Тихий, не спускавший мечтательных глаз с Груни Овечкиной, вдруг помрачнел.

Микола сдернул с головы кепку.

— Одним словом, товарищ секретарь, — обнажая кипенно-белые зубы, собрался было уже выступить он, как вдруг Архип Тихий, все время ревниво ловивший взгляд Груни, бросился к протертому насухо, еще с утра заправленному «Сталинцу» и дал газ.

Микола оборвал речь на полуслове и выскочил из круга. Сев на трактор Тихого, он поехал с ним к своему «Сталинцу», на гриву, помахивая оставшимся у стана девушкам кепкой.

— Я думаю, товарищи, — вновь заговорил Вениамин Ильич, когда шум трактора стал затихать, — что вы поручите мне и нашей партийной группе послать вызов светлоключанцам на соревнование за окончание сева на… — Вениамин помолчал, как бы обдумывая, — на два дня раньше намеченного райзо срока… — сказал он и снова остановился, вперив взгляд в изумленные лица колхозников. — Агитировать мне здесь некого. Все вы прекрасно знаете, что каждый выигранный весною день осенью окупится сторицею…

— На два дня раньше срока? Ну это… — покачал головою Елизарий Свищев.

И тотчас же рядом с братом поднялся Ериферий:

— Через силу и кобыла не повезет, хоть ты ее запори: да это же дьяволова баня получится…

— Вениамин Ильич, утри ты им слезы! — крикнул на близнецов Иван Лебедев.

— И целину мы решили пахать ночью. Овес вручную начнем сеять в грязь… — Голос Татурова перешел на те ноты, которых так долга дожидалась Груня. — И чтоб мы, «Горные орлы»… — Татуров прибегнул к испытанной военно-командирской хитрости, — с такими молодцами, — он взглянул на близнецов Свищевых, — да не одолели кое-какие трудности!.. Не умыли бы светлоключанцев!.. Трактористов, прицепщиков будем подменять в борозде. Никаких пока выходных дней! Обед пахарям, севцам доставлять на клетки! — Татуров повернулся к поварихам. — Порции мяса удвоить! Привезти меду, молока, масла… Завтраки тоже на полосах…

Вениамин Ильич обратился к редакторам бригадных газет:

— Газеты переименовать! Что там еще за «Голос колхозного пахаря»?! «В атаку!» — вот название боевой газеты. В атаку на лодырей, если найдутся такие! — Вениамин умышленно не смотрел в сторону Свищевых. — Но я думаю, что не найдутся. В атаку за трехсотпудовый урожай на опытном участке!..

Груня Овечкина и остальная молодежь вскочила с мест.

— Ко мне! — скомандовал им Иван Лебедев. — Рви малину, собирай смородину! — пошутил бригадир.

— По-о-шли! По-о-шли! — закричал Герасим Андреич своей бригаде.

Так после снежного урагана начался новый ураган: азартное творческое соревнование, захватившее не только горноорловцев и вызванных ими светлоключанцев, но и все алтайские колхозы.

«В атаку!» — боевой клич этот повторялся в обеих бригадах, на опытном участке комсомольцев севаками, плугарями, волочильщиками, ребятишками-погонщиками и даже поварихами на кухне.

«В атаку!» — ревели не умолкающие ни днем, ни ночью моторы.

— А ну, братка, братка!.. — умоляюще кричал с выпяченными от напряжения глазами толстый, багровый Елизарий поспешающему за ним с севалкой Ериферию. — Покажем, на что годятся Свищевы, раз дело пошло в атаку!

Выше щиколотки грузли в пахотине мужики с тяжелыми севалками через плечо, а шли не останавливаясь.

— Во-о-ды! — диким голосом закричал Архип Тихий подъезжавшему с бочкой комсомольцу Остапу Твердохлебу. — Три минуты простоя!..

Молчаливый, никогда не поднимавший голоса тракторист с мечтательными глазами так посмотрел на широколицего парня, что Остап, уже подъездная, со всего плеча ударил ленивого водовозного мерина вожжами.

— Л-лю-юди!.. — не мог успокоиться Тихий, дрожащими руками регулируя мотор, пока подвозчик заливал воду в радиатор, а Никодим Петухов смазывал многокорпусный тракторный плуг.

— Тоже конь, мертвых на кладбище возить! — сердито оттолкнул Остап голову мерина, обнюхивающего горячую, потную его шею.

«Большое преступление.

Подвозчик Остап Твердохлеб задержал доставку воды на три минуты. Один трактор «Сталинец» заменяет 60 лошадей, или 15 упряжек быков. Сосчитайте, сколько навредил Твердохлеб: 3 минуты, помноженные на 60 лошадей, получится 180 лошадино-минут простоя в боевое время сева!» — прочел Остап, вернувшись в бригадный стан.