Павел Вежинов - Современные болгарские повести

Мы с глухонемой продрались через ежевику, заглянули в колодец и тоже увидели собаку на дне — ухватившись передними лапами за камни, она скулила и белыми от ужаса глазами смотрела вверх, на людей. Все кричали: «Спокойно, Балкан, мы сейчас, Балкан!.. Балкан!.. Балкан!.. Держись, не двигайся!» Но Балкан срывался с каменных выступов, камни внизу позеленевшие, скользкие, пес барахтается в воде, исчезает во мраке колодца, каменная бездна под ногами оглашается отчаянным лаем, пока псу не удается снова ухватиться лапами за какой-нибудь выступ и он снова не стихает.

Колодец широкий, поэтому никто из мужчин не может спуститься вниз, в более узкие колодцы мужчины спускаются, раскорячившись, стараясь ставить босые ноги в пазы кладки. А здесь не спустишься, надо найти лестницу или веревку. «Боковина, боковина с телеги!» — приходит в голову Младенчо, и он бежит вниз по склону. У подножия холма стоит распряженная телега Цино с длинными боковинами для перевозки сена. Остальные в это время продолжают успокаивать собаку, и та, глядя на людей, умолкает.

Но люди отходят в сторонку, садятся в ожидании Младенчо у шалаша и закуривают. У колодца остаемся мы с глухонемой, смотрим на собаку, она смотрит на нас, но ни она не может ничего нам сказать, ни мы — ей. Если бы по милости этой самой собаки у меня не пропала речь, я бы сейчас говорил ей что-нибудь ласковое, успокаивал бы ее, а так я молчу, присев на край колодца, и смотрю в собачьи глаза, исполненные ужаса и мольбы. Огородник соединяет поясные ремни, снятые с себя мужиками, снимает ремни и с опрыскивателей, чтобы связать собаку, когда он спустится за ней в колодец.

Появляется Младенчо с боковиной на плече, мужчины опускают ее в колодец, но она оказывается слишком короткой. Ее снова вытягивают наверх, собака снова барахтается в воде и воет, и тогда дяде Гаврилу приходит в голову, что лучше всего привязать к ремням мешок, спустить его вниз, и собака залезет в мешок. Цино дает мешок, его привязывают к ремням, огородник наклоняется над колодцем и начинает спускать его вниз, объясняя собаке, что она должна забраться в мешок и свернуться там калачиком, не то, когда ее начнут тащить, она может вывалиться из мешка и разбиться о камни. Собака, увидев, что мешок приближается, радостно заскулила, разинула пасть и закусила дно мешка. «Отпусти, отпусти!» — закричал огородник, но тут вмешался дядя Гаврил, взял конец ремня из рук огородника и, приговаривая: «Тащи!», потащил собаку из колодца. Собака, держась зубами за мешок, раскачивалась в колодце, с нее стекали тяжелые капли и с шумом разбивались о дно. Это было как в цирке, мужики в себя не могли прийти от изумления, как это собака одними только зубами держится за мешок.

Собаку вытащили из колодца, она отряхнулась, оглядела всех вокруг, взвизгнула и села на задние лапы. Мужики уселись у колодца, собака подошла поближе и сунула морду под мышку огороднику. «Гляди-ка, чем не протосингел, — сказал дядя Гаврил, — умней нас оказалась, из нас никто не догадался, что ее таким манером можно из колодца вытащить!»

К этому времени я уже не испытывал к Балкану неприязни и даже замечал, как я уже говорил раньше, что мы с собакой снова начинаем дружить, хотя иногда я тайком кидал в нее камнем, замахивался палкой или пинал впалое брюхо. Она не сердилась на меня за эти удары, отскакивала на несколько шагов в сторону, садилась и смотрела мне в глаза. Глаза у нее были меланхоличные и придавали всей морде грустное выражение. Но стоило нам с глухонемой припустить за каким-нибудь зеленым кузнечиком или стрекозой, она тут же сбрасывала с себя меланхолию, махала хвостом и большими прыжками кидалась вместе с нами в погоню. Здесь, на винограднике Цино, мне стало жалко Балкана — я видел, как он дрожит и как на боку у него проступает кровь, окрашивая шерсть и на брюхе, — видно, собака поранилась, когда падала в колодец. Мужики взялись припоминать разные истории о том, как изобретательны бывают собаки, попав в беду или заглянув в глаза смерти. Мой отец рассказал, как одна наша собака — ее уже не было на свете, — так вот, как она, когда в деревне появилась бешеная собака, зашла в дом и по шею зарылась в очаге в золу, чтобы спрятаться от бешеной собаки. Мы искали ее целое утро, отец уже думал, что бешеная собака ее загрызла, и только когда мама стала чистить очаг, чтобы развести огонь, собака, скуля, вылезла из золы. А закопалась она так глубоко, что видны были только ее глаза.

«Ну и ну!» — сказал дядя Гаврил, Брайно-огородник вздохнул: «Все же Балкан везучий пес!», а дядя Гаврил дополнил: «Я ж говорю — протосингел! Покажите мне невезучего протосингел а! Протосингел на то и есть протосингел, что, в какую он яму ни свались, везенье его оттуда вытащит. Однако ж пора нам двигаться, потому как солнце катится! До обеда медленно, после обеда еще медленней, а все ж катится!»

Первыми встали мы с глухонемой, с нами пошла и собака, мы побежали вниз по склону, и собака побежала за нами, догнала и помчалась вперед, весело размахивая хвостом, будто никогда и не падала в колодец. За нами шли мужчины, и мы все вместе вернулись на наше поле.

У края поля стоял незнакомый человек с тонкими черными усиками, сам худой и черный, как цыган; шаря по сторонам блестящими черными глазами, он разговаривал с женщинами. Дядя Гаврил стал его расспрашивать, откуда он и каким ветром к нам, и человек сказал, что он из села Старопатица, что случай занес его в наш край и он решил поискать такого-то, потому что когда-то работал с ним вместе на железной дороге, но тому осью дрезины раздробило ногу, он охромел и вышел на пенсию, хотя для пенсии он молодой, по годам бы ему еще работать и работать. Человек из Старопатицы говорил о железнодорожнике из церковного попечительства, наши сказали ему, что он в попечительстве и что попечительство отправилось в консисторию хлопотать об окончании строительства церкви, но к вечеру должно вернуться, так что пока человек из Старопатицы может пойти к жене церковного попечителя, она недалеко от деревни, треплет коноплю, а если не треплет коноплю, то она, наверно, дома, дом ее последний, если смотреть со стороны Петлева утеса, а перед домом — стог сена, по этому стогу дом и узнаешь. Жена церковного попечителя тоже не из нашей деревни родом, она женщина домовитая, гостеприимная, как узнает, что они вместе с попечителем на железной дороге работали, нипочем его не отпустит, а угостит и оставит дожидаться попечителя.

Эта жена у него вторая, женщина что надо, не то что первая жена, рябая и сварливая, а эта и слово сказать умеет, и обойтись с человеком ласково, к месту засмеется, к месту и промолчит, да и набожная — это потому, что детей у них нету, так она по причине своей бездетности и сделалась набожной; а муж ее в церковное попечительство вошел и вот сегодня утром со всем попечительством отправился в консисторию, так что человек из Старопатицы всенепременно должен к его жене зайти, как же это можно быть рядом с их деревней и не зайти, а дом он легко найдет, последний дом в деревне, перед домом — стог сена, и гальки две кучи, и кирпичи завезены, попечитель на будущий год новый дом собирается строить, а в саду за домом яма выкопана, чтоб весной известь гасить, потому как известь надо гасить заранее, чтоб она созрела и для штукатурки годилась, не то коли известь свежая, так по штукатурке потом трещины пойдут; вот по всем этим приметам человек из Старопатицы и найдет дом железнодорожника.