Георгий Вайнер - Бес в ребро

Я сидела за редакционным столом, пытаясь изо всех сил сочинить заметку о самодеятельном ансамбле на Компрессорном заводе. Позвонила Зина, секретарша главного, и встрепанным, напуганным голосом вызвала к шефу.

Я шла по коридору, не испытывая даже чувства страха. Мне уже не суждено испытать большего испуга, да и вряд ли что-нибудь может случиться еще. Они ведь победили, Ларионов в тюрьме, и со мной можно больше не возиться, я и так уже выключена из игры.

Зашла в кабинет к главному, поздоровалась. Очень сухо он кивнул и, не приглашая садиться, возгласил:

– Товарищ Полтева, на вас поступила серьезная жалоба…

Ого, товарищ Полтева! Видимо, дела мои совсем плохи, если меня называют «товарищ Полтева».

– От кого? – спросила я ровным голосом. – Вам стали часто на меня жаловаться.

Главный сказал подчеркнуто вежливо:

– Я вам не дам к этому привыкнуть. Газета опубликовала месяц назад ваше интервью с директором комбината спортивных товаров Куцевым. Анализируя положение с производством детских кроссовок, вы извратили все факты…

– Ага, понимаю, – кивнула я. – Значит, им понадобился месяц, чтобы понять, что я все извратила. Это ясно. А почему вы решили, что я извратила?

– Потому что Куцев утверждает, что никакого интервью вам не давал – и вас в глаза не видел…

Он протянул мне несколько листов бумаги, скрепленных желтой скрепкой, покрытых аккуратными рядами ровной машинописи и увенчанных в конце взрывом подписей от возмущенного коллектива…

"…В то время, когда вся страна и, в частности, вся наша отрасль… и все труженики промкомбината… стоя на вахте и изыскивая скрытые резервы… мобилизуют все силы… для того, чтобы улучшить… усилить… увеличить… расширить… ассортимент и качество товаров народного потребления… с помощью сквозного наряда… корреспондент газеты И. Полтева отнеслась безответственно к порученному заданию… вместо того, чтобы вскрыть действительно реальные проблемы, стоящие перед трудовым коллективом, грубо извратила факты… весь коллектив возмущен… Особенно негодование тружеников комбината вызывает то обстоятельство, что, ссылаясь в материале на разговор с директором комбината Куцевым, она не удосужилась даже встретиться с ним… Непонятно, как такие люди могут работать в органах советской печати…

Я положила письмо на стол. Боль остро когтила сердце, сухо во рту. Вздохнула глубоко и сказала:

– Я сейчас принесу из сумки блокнот с записями разговора с Куцевым, который мне все рассказывал. Три часа подряд объяснял, почему нет в продаже кроссовок. А оценка его высказываний является моим правом журналиста…

– Эти высказывания он категорически отрицает. Он пишет о том, что вы с ним даже не встречались…

– Ну да, – согласилась я. – Настолько не встречались, что он после разговора предложил еще встретиться в ресторане. Этот Куцев, похоже, может написать, что угодно. Особенно, если его попросят.

– Для меня ваши доводы неубедительны, – сообщил главный. – Вы нарушаете все этические нормативы поведения журналиста и пытаетесь злоупотребить своим профессиональным и общественным положением. Я не могу больше доверять вам и издаю приказ об отстранении вас от должности до тех пор, пока созданная мной комиссия не разберется в этой истории. Если товарищ Куцев пишет правду и вы это интервью высосали из пальца, а у меня нет оснований ему не верить, то вы будете уволены из редакции…

– Хорошо, – развела я руками. – А какие у вас есть основания не верить мне?

– У меня нет оснований вам верить, – отрезал редактор и показал на дверь. – Вы свободны…

Вот он, окончательный укорот. Оказывается, довольно просто накормить человека деликатесным паштетом из печени Прометея в собственном соку. Действительно, рукастые ребята – чагинцы. Затевать второе расследование и доказывать, что я встречалась с этим мордатым жуликом Куцевым, мне было явно не по силам. Ладно, дождемся комиссии.

А, плевать? Чем хуже, тем лучше? Не надо писать об ансамбле на Компрессорном заводе.

Я постучала в дверь с табличкой «Старший следователь Н. С. Бурмистров».

Мундир Бурмистрова висел на стуле, а сам он щеголял в голубой застиранной рубашке с помятым галстуком, в широких старомодных подтяжках. Ну никак, хоть убей, не был похож Бурмистров на грозного вершителя закона. Ему сильно не хватало черных сатиновых нарукавников, тогда бы он неразличимо слился с обликом счетного работника.

Бурмистров взглянул на меня, напрягся на миг – вспомнил! – и быстро сказал:

– Я вас не вызывал! И говорить с вами сейчас не могу – у меня допрос свидетеля…

Он показал для убедительности на сидящего перед ним широкого коренастого человека.

Свидетель приподнялся на стуле, поздоровался:

– Здравствуйте, гражданочка…

– Здравствуйте, – кивнула я ему и повернулась к Бурмистрову: – Я надеюсь, что к вам приходят не только вызванные повесткой…

– Те, кого я не вызываю, должны приходить в мое нерабочее время, если я согласен их принять.

– А я уверена была, что вы согласитесь меня принять.

Свидетель, безмятежно живший на своем стуле, ощутил в наших голосах нарастающее напряжение, и обеспокоено завертел головой.

– Это почему еще? – На лице Бурмистрова проступили коричневые крупные пятна, похожие на пленку в стынущем стакане какао.

– Потому что вы меня приперли к стене, – сказала я. – Вы меня довели до отчаяния, и я постараюсь сделать все, чтобы это вам не сошло с рук.

– Что вы хотите сказать? – поднялся Бурмистров, и я увидела, что в глазах у него мелькнул испуг.

– Я хочу сказать, что вы ведете следствие необъективно. Не знаю – по собственной ли воле…

Свидетель крякнул, а Бурмистров надел мундир, подергал галстук и сказал:

– Вы предъявляете мне тяжелое обвинение. Вы подумали перед тем, как сказать?

– Я обо всем подумала! И не могу объяснить, почему вы посадили в тюрьму невинного человека. Он поправил меня:

– Не невинного, а невиновного. Это разные вещи. Но ваш протеже Ларионов очень даже виновен. Вот вы послушайте, что говорит свидетель Архипенко.

Свидетель Архипенко горестно вздохнул:

– Ох, бил он их жестоко! Жестоко их мордовал, как зверь лютый…

Он делал ударение на последнем слоге – жестоко! Польщенный нашим вниманием, охотно вспоминал:

– Из-за чего задрались они – не знаю, не видел, врать не стану, кто там из них кого зацепил! А как бил их жестоко Ларионов – это наблюдал собственными очами…

Для убедительности или от волнения он выкатывал свои рыжевато-бесцветные очи.

– Я, гражданочка, врать или преувеличивать не стану, я в драке толк понимаю – сам был и боксер раньше, и самбо крутить могу. Так что честно говорю – насмерть он их бил.