Георгий Вайнер - Бес в ребро

– А как же уживаетесь?

– Так мы и не уживаемся… Мы ведь врозь живем… Я почти весь год в плавании, на берегу почти не бываю… А Алена живет как-то хаотически-весело.

– И не разводитесь? – спросила я и подумала, что всякого рода семейные неурядицы стали для меня сейчас самой интересной темой.

– Нет, – покачал он своей нарядной фуражкой. – Нам это обоим причинило бы массу сложностей. Алене – значительные материальные потери. А мне, по-видимому, моральные…

– В каком смысле?

– Я же на загранплаваний. Как разведусь, так меня с мостика в два счета турнут. А я только полмира обошел, интересно вторую половину посмотреть. Да и люблю я свою работу…

Полмира обошел! Экий Буцефал. Он меня раздражал своей неколебимой уверенностью в своих незначительных суждениях. А что ей было делать, этой неведомой мне Алене, если он на берегу почти не бывает? Сидеть почти весь год на пристани и дожидаться, когда этот Магеллан пожалует на своем ролкере из второй половины мира? Решила жить хаотически-весело.

И с острой горечью подумала, что Витечку, пожалуй, я бы ждала почти весь год. И еще год. И еще… Только бы вернулся. – Уже в лифте он спросил неожиданно:

– Вы верите в приметы?

– Не верю, – отрезала я. – Я человек несуеверный…

– Не может быть! – застенчиво-уверенно сказал Ларионов. – Несуеверны только попы, мелкие чиновники и могильщики. У них работа без риска…

– А вы суеверный?

– Ну, как вам сказать… В приметы я верю. – Он перекинул с плеча на плечо свой увесистый цветной мешок. – Меня приметы редко обманывают…

– Какая же была у вас примета насчет вчерашней драки?

Он неопределенно хмыкнул:

– У меня была примета не к драке… Да, собственно, это неважно…

Я нажала кнопку дверного звонка, ребята с визгом выкатились мне навстречу, но замерли, увидев Ларионова, и с интересом воззрились на него.

– Познакомьтесь, детки… Это друг нашей Ады, приехал из Одессы…

Сережка протянул ему руку и деловито осведомился:

– Вы моряк?

– Моряк, – кивнул Ларионов. – Штурман…

– А как ваше фио? – продолжал допытываться Сережка.

– Что? – удивилась я. – Что такое «фио»?

– Фамилия-имя-отчество! – сообщил Сережка. – В журналах, вообще в списках есть такая графа – «ФИО»…

– Мое фио – Алексей Петрович Ларионов, – усмехнулся гость. – Можно просто Алексей…

– А меня зовут Сергей…

– Так я тебя, Сергей, помню… Ты тогда, правда, был поменьше… На даче у Ады я вас всех видел… И Маринку, и папу твоего…

Истомившаяся молчанием Маринка обрадовалась, что ее включили в круг собеседников, и сообщить ей хотелось, конечно, что-нибудь значительное. Она и сказала приподнято-взволнованно:

– Мам, нам Галина Лаврентьевна сказала, что нас приняли в общество охраны памятников. И велела принести завтра двадцать копеек – удостоверение будут давать…

Сережка ехидно спросил:

– А ты за бесплатно памятники охранять не можешь?

– Нет, нет! – заволновалась Маринка. – Нам удостоверения давать будут!

– А фотографию не надо сдавать на удостоверение? – ехидно-серьезно расспрашивал Сережка. – А то ты по растяпству своему потеряешь удостоверение, и кто-нибудь вместо тебя незаконно будет памятники охранять.

– Галина Лаврентьевна ничего не говорила про фотографию, – растерялась Маринка. – Она только про двадцать копеек сказала…

– Ну, тогда твое дело швах, – лицемерно сочувствовал Сережка.

– Отстань, Сергей, – засмеялся Ларионов. – Я прямо сейчас сделаю тебе фотографию на удостоверение. И не простую, а цветную…

Мы недоверчиво уставились на него, а Ларионов положил на пол мою сумку, цветной мешок, скинул на вешалку плащ и взял у меня из рук фотоаппарат.

– Маринка, знаешь, что это такое?

– Фотоаппарат. Но карточки…

– Будут, будут тебе карточки, – обнял ее за плечи и уверенно повел в гостиную, будто сто раз бывал у нас дома. – Это, Маринка, аппарат, да не совсем обычный. Называется поляроид…

Он усадил ее на стул, а мы с Сережкой с любопытством следили за ними. Я опасалась, как бы он не выдумал какой-нибудь глупой шутки, вроде вылетающей из объектива птички вместо фотографии. А он серьезно спросил ее:

– Слушай, если тебе нужно фото на такой важный документ, может быть, наденем тебе мою фуражку? Все-таки ты природу будешь охранять…

– Не природу, а памятники, – поправила Маринка, но идея ей явно понравилась, она с охотой нацепила его фуражку, сдвинув чуть на затылок.

Ларионов быстро открыл футляр – обычный крупный фотоаппарат. Навел резкость, а Сережка бормотнул завистливо под руку:

– Темно здесь, ничего не проработается…

– Проработается, – уверенно сказал Ларионов. – Маринка, смотри на меня, головой не тряси, не моргай – выдержка большая, а то будешь на снимке, как сонная курица…

Нажал на кнопочку, короткая ослепительная вспышка блица, шуршащий картонный шорох, и откуда-то из-под аппарата выползла квадратная карточка.

– Прошу, фото готово, – протянул Ларионов Маринке карточку.

– Так тут же ничего нет! – разочарованно воскликнула она.

– Как говорит мой боцман: годи помалу! Ждем минутку…

Середина белой пластмассовой карточки стала наливаться мутью, как будто заливало ее киснувшее молоко, в ней появилась голубизна и прозелень, еле заметный вначале цвет стал постепенно набирать силу и глубину. Из туманных разводов цветового хаоса появились отчетливые линии, и вдруг в центре пластинки вынырнуло Маринкино серьезное лицо в фуражке. Ее смешная рожица словно выплывала к нам из глубины морской воды: появились удивленные глаза, сжатые строго губы, кокарда. Из сумрака небытия возникла она натекла сочным цветом, появилось ощущение пространства и тепла.

– Во зыко! – ахнул Сережка. Два бессмысленных кошмарных слова выражают максимальный восторг, высшую категорию качества: «Зыко!» и «Зыровски!». – А мне можно?

– На, работай! – протянул ему поляроид Ларионов. – Учти, в кассете десять снимков, распорядись с умом…

Я на кухне высыпала на стол из мешка присланные Адой фрукты. Огромные алые яблоки, золотисто-желтые длинные груши. Из гостиной доносился Маринкин восхищенный визг, значительно басил, срываясь на петушиный вскрик, Сережка, и чуть тягучий голос Ларионова объяснял им что-то, наверное, про необходимость соблюдать порядок. Потом я услышала недоверчивый вопрос Сережки:

– И на Бермудах?!.

– Конечно, бывал…

– А око тайфуна – это не выдумки?

– Нет, не выдумки – кольцо шторма вокруг судна, а внутри мертвая зыбь… Сухогруз «Тарасов» погиб…

Ах, как было бы хорошо, если бы с ними сидел там Витечка! Шутил, подначивал вопросами Ларионова, строил свои обычные несбыточные планы: «С завтрашнего дня строим плот с парусами – отправляемся через Атлантику…»