Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Том 3

(В невольном выдохе взрослого человека в минуту душевной смуты «Господи, помоги!» и в крике ребенка «мама!», безусловно, есть роднящая интонация, единый источник. Но крик ребенка вполне объясним повседневной реальностью материнской защиты. Не стоит ли и за возгласом взрослого человека такая же реальность, только невидимая? Та же мысль в перевернутом виде — святость материнства. Обдумать.)

Я стал прислушиваться к словам витийствующего Абесаломона Нартовича. Он рассказывал о свойствах местных сортов винограда, а космонавт записывал в блокнот названия этих сортов. Нет, сейчас это было невозможно слушать.

Я взглянул на дядю Сандро и понял, что именно он виновник моих тоскливых предчувствий. Мне захотелось отвести с ним душу, и я, взяв его под руку, отделил от компании. Мы стали прогуливаться по дворику.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Мне страшно, дядя Сандро, — сказал я ему откровенно.

— Чего ты боишься? — спросил он у меня.

— Ох, и попадет мне, дядя Сандро, ох, и попадет мне за то, что я описал твою жизнь! — воскликнул я.

— Мою жизнь? — повторил он с обидчивым недоумением. — Моя жизнь у всей Абхазии на виду. Люди гордятся мной.

— Попадет, — повторил я, — хотя бы за то, что я описал, как Лакоба в присутствии Сталина стрелял по яйцу, стоявшему на голове у повара. Попадет мне за это!

— Глупости, — сказал дядя Сандро, пожимая плечами, — во-первых, кроме меня, там было человек сто, и все это видели. Во-вторых, Лакоба был замечательный стрелок, и он всегда попадал по яйцам, а в голову повара никогда не попадал. Вот если бы он попал в голову повара, тогда об этом нельзя было бы писать…

— Не в этом дело, — пояснил я ему, — они скажут, зачем надо было об этом писать. Что за феодальные забавы, скажут они, в период строительства социализма.

— Что такое феодальные забавы? — спросил у меня дядя Сандро.

— Это значит, старинные развлечения, — сказал я ему.

— А как это одно другому мешает, — удивился дядя Сандро, — социализм происходит снаружи, а это было внутри?

— Что значит снаружи и что значит внутри? — спросил я, не совсем понимая его.

— Очень просто, — сказал дядя Сандро, — социализм — это когда строят чайные фабрики, заводы, электростанции. И это всегда происходит снаружи, а Лакоба стрелял внутри, в зале санатория. Как это одно другому мешает?

— Ах, дядя Сандро, — сказал я, — они по-другому смотрят на это. Ох, и попадет мне!

— Заладил! — перебил меня дядя Сандро. — Что, КГБ боишься?

Да, — застенчиво признался я ему.

— Ты прав, КГБ надо бояться, — сказал дядя Сандро, подумав, — но учти, что там сейчас совсем другой марафет. Там сейчас сидят другие люди. Они сами ничего не решают. Это раньше они сами решали. Сейчас они могут задержать человека на два-три дня, а потом…

— Что потом? — не выдержал я.

— Потом они спрашивают у партии, — отвечал дядя Сандро, — а там, внутри партии, сидят специалисты по инженерам, по врачам и по таким, как ты. По разным отраслям. И вот человек из органов спрашивает у них: «Мы задержали такого-то. Как с ним быть?» А человек из партии смотрит на карточки, которые у него лежат по его отрасли. Он находит карточку этого человека, читает ее и уже все знает о нем. И он им отвечает: «Это очень плохой человек, дайте ему пять лет. А этот человек тоже опасный, но не такой плохой. Дайте ему три года. А этот человек просто дурак! Пуганите его и отпустите». Если надо дать человеку большой срок, они туда посылают справку, чтобы документ был. А если маленький срок, скажем два года, — могут просто по телефону сказать.

— Да мне-то от этого не легче, как они там решают, — сказал я, — страшно, дядя Сандро…

— Слушайся меня во всем, — отвечал дядя Сандро, — и ты никогда не пропадешь! Ты мне найди телефон и фамилию человека, который внутри партии занимается по твоей отрасли. Мы ему приготовим хороший подарок и все уладим.

— Ой, дядя Сандро, — воскликнул я, — это идеология, там не берут!

— Глупости, — ответил дядя Сандро, — все кушают. Идеология тоже кушать хочет. Вот тебе свежий пример.

Вызывает меня недавно один ответственный человек, фамилию я тебе не называю, а то ты по дурости вставишь куда-нибудь. И он мне говорит: «Дядя Сандро, ты всеми уважаемый человек. Прошу тебя, сделай для города такое дело. Нам очень трубы нужны, но мы их нигде не можем достать. В Москве обещали. Вот тебе пятьсот рублей на мелкие расходы, вот тебе посылки, вот тебе имена людей, которым надо позвонить, напомнить про трубы и передать посылки. Поезжай в Москву, номер в гостинице мы тебе отсюда закажем, занимай его и звони оттуда всем этим людям, напоминай про трубы и раздавай посылки». — «Хорошо», — говорю и забираю деньги. А этот человек говорит: «Теперь ты видишь, дядя Сандро, что я для города стараюсь, а люди считают, что я беру взятки для себя». — «Конечно, вижу», — говорю.

И вот нагружают мне целое купе посылок, и я еду в Москву. А что в посылках — не знаю. Раз не сказали — некрасиво спрашивать, тем более самому открывать. На вид каждая так пуда на два. Но на посылке не написано кому. Только написан номер посылки и этот же номер стоит против имени этого человека на бумаге. Хитро придумали, чтобы посторонний, если зайдет в купе, на посылке не прочитал имя какого-нибудь начальника.

И вот я звоню из гостиницы. Иногда попадаю к нужному человеку, иногда попадаю к секретарше, иногда говорят: завтра позвоните. Я им все объясняю и про трубы, и про посылки, и про номер, в котором живу. Теперь мне интересно узнать: начальники, которым я привез посылки, очень большие или не очень? А на бумаге должность не написана — только имя и телефон. Хитрые, но я еще хитрей. И вот начинают приезжать. Нет, сам ни один не приехал. Шоферов присылают. Входит шофер, говорит, от какого человека, я смотрю на бумагу и отдаю нужный номер посылки. Но при этом разговариваю с шофером. Предлагаю выпить чачу, закусить чурчхели. Правда, пить никто не пил, но чурчхели все берут. И я так, между делом, спрашиваю у шофера: «На какой машине работаешь?» — «На, Чайке»», — отвечает первый шофер.

Ага, думаю, на «Чайку» маленького начальника не посадят. Значит, не меньше замминистра. И что же оказалось? Из шести шоферов четверо работали на «Чайке» и только двое на «Волге». А ты говоришь — идеология. Человек, который присматривает за вами, может, даже на «Волге» не ездит.

— Ой, дядя Сандро, не знаю, не знаю, — сказал я, но почему-то немного успокоился.

— Зато я знаю, — ответил дядя Сандро, — я передам ему подарок, и он скажет про тебя все, как мы хотим. Но ты против линии не идешь нигде?

— Что вы! Что вы, дядя Сандро!

— Линию никогда не нарушай — остальное ерунда! — сказал дядя Сандро. — Если ты что-то не так написал, мы ему подскажем, что говорить. Например, так: «Этого человека не трогайте, у него в голове не все в порядке, он сам не знает, что пишет».