Федор Углов - Будни хирурга. Человек среди людей

«Что-нибудь случилось, мама?»

Мы прошли в комнату. Я, стараясь быть спокойной, дословно передала ему телефонный разговор. Миша покраснел и нахмурился.

«Ну, Аркадий! Мерзавец! Всё разболтал. А я ему так верил».

«Миша, тебя волнует только этот вопрос? Неужели тебя нисколько не волнует то, что ты предал нас с отцом, доверился приятелю, который над тобой насмехается и разбалтывает все свои тайны, а матери ты не доверил, допустил, чтобы меня так грязно оскорбили. За что? За то, что я так измучилась в догадках, что сердце изболелось, глядя на тебя. Думала, болен ты. По ночам плакала. Ах, Миша, Миша! Как больно ты меня ранил, как обидел! Разве бы я разнесла твою тайну, если бы ты мне доверил. Отцу бы даже не сказала».

Миша сидел растерянный, молчал, потом поднял глаза, вижу, в них слёзы.

«Мамочка, прости меня! Я тебе все, все буду рассказывать. Мне очень нравится Ира, я так хочу с ней дружить! Но она дразнит меня, посмеивается, называет „длинным“ из-за моего высокого роста и убегает, не даёт даже пройти с ней рядом».

«Миша, оставь её».

«Мама, ну сама-то она ни при чем. Все этот негодяй Аркашка виноват. Ира ведь ничего не знает».

Долго я убеждала Мишу, призывала к чести, к достоинству, самолюбию — ничего не помогало.

«Мама, она такая нежная, красивая. Какая-то необыкновенная, с загадочными темными глазами, как у мадонны Рафаэля. Одета всегда красиво и изящно. Все наши мальчики в неё влюблёны. Она хорошо играет на фортепиано».

Мне было очень тяжело. Я впервые почувствовала, что моего сына ожидает большая беда. Он серьёзно и наивно, по-мальчишески, влюблён. Он готов отдать всего себя, все свои нежные, пылкие чувства, а что может дать ему взамен эта равнодушная кокетливая Ира, мама которой убеждена, что актеры — это развращенные люди?

Мишино чувство оказалось глубоким и сильным. Он и делился со мной будто бы, рассказывал, что бывает в обществе Иры, в компании её товарищей, иногда они вместе ходят в кино, на концерты. Но всё же я чувствовала, что Миша не всё рассказывает мне, что-то утаивает. С Аркадием у него дружба расстроилась, но тот всё вертелся на глазах у Миши, навязывался ему в друзья.

Во всём мне помогала советами моя подруга Лидия, мы вместе ходили в театр и всегда старались брать с собой Мишу. Подолгу с ним беседовали о задачах, стоящих перед ним, приводили примеры о том, как мальчишки, влюблённые в его возрасте, раскисали, переставали заниматься и утрачивали навсегда возможность проявить свои способности.

«Жалко будет, если ты, Миша, не разовьёшь свой талант. Не по-мужски это, — заканчивала всегда беседу Лидия, — мы от тебя так много ждём».

Миша молчал, не возражал. Занимался он много и серьёзно, но преподаватель говорила, что играет он холодновато, хотя техника исполнения всё время улучшается.

Концертные выступления Миши проходили всегда успешно, но получал он почему-то всё чаще четверки.

«Чтобы был всегда в тонусе», — говорила его преподаватель Светлана Александровна.

Меня это беспокоило. Я много времени отдавала Мишиным занятиям. Сижу и часами слушаю, как он играет, поправляю, обращаю его внимание на неровности, вялость, отсутствие выразительности, заставляю его повторять, пока не почувствую, что тот или иной отрывок звучит хорошо.

Миша всегда прислушивался к моим замечаниям. Чутьём улавливал, что я права, и так уж повелось у нас, что он всегда любил играть в моём присутствии. Так я и работу свою оставила и посвятила себя семье, а в основном Мише; теперь, конечно, уже Олегу.

В прошлом году Миша учился в девятом классе. Его одноклассники готовились к встрече Нового года и собирались дать концерт своими силами. Как-то пошла я в школу поговорить со Светланой Александровной. Её в учительской не оказалось, и я решила поискать Мишу, спросить у него о ней. Подхожу к его классу; слышу прекрасную скрипичную каденцию и аккомпанемент на фортепиано. Дверь тихонько приоткрыла и вижу: в середине класса стоит Миша, взволнованный, раскрасневшийся, с опущенными глазами. За фортепиано сидит в полупрофиль Ира и аккомпанирует. Исполняют Моцарта. Ира была эффектна. Пышные вьющиеся волосы обрамляли её длинное лицо. Тонкий с горбинкой нос придавал ей властное и даже немного хищное выражение.

«Мишель, ты опять здесь фальшивишь, — капризным тоном остановила игру Ира, — тебе трудно аккомпанировать, вот Аркадию мне всегда легче, он очень ясный и понятный, ты же всё время мудришь».

И, глядя на расстроенного Мишу, проговорила с томной улыбкой: «Ну ладно, будем продолжать».

Я ушла, оскорбленная за Мишу и расстроенная. Дома спросила, как у него дела.

«Хорошо», — вяло ответил он.

Я не знала, о чём говорить, и не стала его донимать расспросами. Перед Новым годом Миша носился как на крыльях, примерял разные маски, рисовал плакаты и много играл. Говорил об ответственности за концерт.

На встречу Нового года он надел свой чёрный костюм, белую рубашку с чёрной бабочкой, начистил ботинки. Заметно было, как он взволнован. Наконец, собравшись, взял скрипку и ушёл.

Мы с мужем встречаем Новый год всегда дома, в компании нескольких друзей. Так было и на этот раз. В час ночи сын вернулся — бледный, расстроенный. Я сделала вид, что не заметила его состояния, пригласила к столу поужинать с нами вместе. Он отказался. Когда все ушли, он мне вдруг сказал:

«Мама, Ира оказалась очень подлой. Дружила со мной и одновременно целовалась с Аркадием. Я сам видел. Застал их в тёмном классе. Когда я ей признался в любви, она ответила, что любит меня. Как же так можно?»

Я старалась его успокоить.

«Ничего, всё это у тебя пройдёт. Она недостойна твоей любви».

«А Аркашка-то, вот мерзавец! Прикидывался другом…»

Несколько дней Миша не брал скрипку в руки. Меня это стало тревожить. Наступили зимние каникулы, но на этот раз Миша в школу на занятия не ходил.

Однажды вечером сидели за телевизором и смотрели концерт Валерия Климова. Сколько чувств в исполнении, какая безукоризненная и виртуозная техника и в то же время сколько нежности и грациозности! Божественно играл Климов. Мы смотрели и слушали как зачарованные. Я тайком следила за Мишей. Он волновался, жадно привстал к экрану, изредка глубоко вздыхая.

На следующий день, наскоро позавтракав, Миша взял скрипку и играл шесть часов подряд. После обеда он снова играл до вечера. И так каждый день.

Настроение у него постепенно улучшалось. Стал собраннее, играл сам, в одиночестве. Я следила и слушала. Даже не делала замечаний, когда слышала фальшивые ноты. Думала: «Пусть разыграется».

Через месяц Светлана Александровна объявила Мише, чтобы он готовился к ответственному ученическому концерту, придут преподаватели из консерватории, от мнения которых будет зависеть дальнейшая судьба учеников. Программа скрипачей сложная — произведения Баха.