Василий Белов - Все впереди

— Вернемся к нашим баранам, — услышал он голос Аркадия — теперь уже постоянного спутника Любы Медведевой.

Из-за ночного дождя группа не смогла заехать на мельницу Альфонса Доде. Мсье Мирский показал ее только издали. Зато средневековый городок Лебо вызвал общий восторг. Он был построен на высоком скальном массиве. Отвесные каменные уступы вздымались ввысь, и там, вверху, крыши домов, уютных и почти игрушечных, служили подножием для других домов, улочки и миниатюрные площади напоминали строения детского городка. Узкие проемы каменных лестниц вели выше и выше, пока туристы не очутились на обширной площадке.

Вид, открывшийся сверху, был почти фантастическим. Нигде, никогда не видел Иванов таких контрастных красок, таких выветренных отвесных склонов. Ровные зеленые площади лежали на разных уровнях. Зелено-желтые травы и редкие острова лесов уходили далеко в горизонт. Желтое от дождей небо кое-где было оранжевым, кое-где фиолетовым, и от всего этого повеяло вдруг необъяснимой тревогой.

Внизу, у подножия Лебо, группа впервые утеряла единство:

— Уже шестой день, а Парижем не пахнет, — произнес Бриш. — Кто составил такую дурацкую программу? Неужели это вы, Матвей Яковлевич?

— Ваше мнение для меня не совсем ожиданное, — серьезно ответил гид. — Провансом интересуются буквально все.

Слышалась немецкая и английская речь. Среди шумных баварцев в зеленых жилетах и в шляпах с куриными перьями, среди богатых и чопорных американцев нет-нет да и просачивались напевные звуки славянских глаголов. Немцы в зеленых жилетах кричали и толкались почти по-нашему. Только ходили за гидом совсем не по-нашему: стоило ему подать знак, и они устремлялись за ним, словно на приступ.

Когда автобус тронулся, мсье Мирский опять назвал москвичей товарищами, а молодой шофер мельком перекрестился.

— Он что, коммунист? — как всегда невпопад, спросил бритый профессор про шофёра.

Переводчица покачала головой, сомневаясь.

— Верующий! Католик… — сказала женщина с ФЭДом.

Теперь начали удивленно рассматривать шофера, словно увидели его впервые. Две или три супружеские пары то громко смеялись над чем-то давно прошедшим, то напряженно стихали. Иванов прислушался к задней компании. Гул двигателя глушил разговор, но отдельные фразы долетели вполне отчетливо.

— А за что вы так не любите верующих? — услышал Иванов смех Любы Медведевой.

— Я? Откуда вы взяли? — вопросом на вопрос ответил Аркадий.

— Он их обожает! — засмеялся Михаил Бриш.

Около гида важничал Саманский:

— Скажите, мсье, как современные французы относятся к Парижской коммуне?

— Положительно! А как можно иначе? — ответила за гида одна из москвичек. — Стыдно даже слушать такие вопросы!

«Все смешалось в доме Облонских», — пришло на память наркологу, когда Саманский, недолго думая, начал разговор о сексе вообще и о сексуальной революции в частности. Туристы забыли, что едут по капстране. Нарколог Александр Иванов, подобно Дон Кихоту Ламанчскому, всегда и везде был «жаждущим справедливости». Сослуживцы так его прямо и называли: «Жаждущий справедливости». Вероятно, кличка не приставала к нему только из-за неудобства в произношении. И вот, услышав голоса в пользу разврата, Иванов хотел было ринуться в бой, но вовремя опомнился и затих, глядя на зеленые нивы прованских фермеров.

Город Арль окончательно утихомирил его тишиной и вечерним теплом. Хозяин гостиницы во главе с внушительным, но очень добродушным сенбернаром встретил гостей, перезнакомился с ними и рассказал о себе все, что знал. Может быть, даже чуточку больше. Но лучше бы не было ни города Арля, ни этой ночи, ни этой гостиницы!

Переводчица пересчитала паспорта и начала их раздавать вместе с ключами от номеров.

— Иван оф, где у нас Иван оф?

— Я, — по-солдатски сказал нарколог. — Только не Иван ов, а Ив анов.

Он подумал: «Сейчас скажут, что был такой Ив анов в пьесе Чехова или что был такой художник Александр Ив анов».

— У моей подруги первый муж тоже был Ив анов, — сказала переводчица.

— Очень приятно!

Не спрашивая фамилии второго мужа подруги, Иванов схватил ключ и поскорее поднялся наверх. Номер был одноместный, отчего настроение снова улучшилось. Никуда не хотелось, но усталость не могла-таки пересилить голода. Пришлось собираться на ужин. Он надел свежую и, увы, предпоследнюю сорочку. На Париж оставалась всего одна. «Что ж, пощеголяю и в водолазке, — подумал он. — А где же стирать эти рубахи? Тут экономят не только хлеб, но и воду…»

В соседнем номере щелкнул дверной замок, послышались голоса. Стенка была так тонка, что различался шелест плаща.

— Если бы ты наставил рога этому жлобу Медведеву, я бы только приветствовал, — сказал Михаил Бриш. — Но это исключено…

— Хочешь пари? — ответил веселый голос.

— Говорю тебе, ты проиграешь. А что ставишь?

— Бутылку лучшего виски.

— Я согласен только на «Белую лошадь».

Раздался шлепок ладоней. Иванов почувствовал, как полыхнуло жаром лицо, словно его ударили сразу по обеим щекам. Он оцепенел, не двигаясь, а когда пришел в себя, в соседнем номере было уже тихо. Да, там уже никого не было. Он долго сидел в кресле. Ему хотелось заплакать, но он, усмехаясь, сошел вниз, небрежно спустился по скрипучей узенькой лестнице, обитой пушистым ненатуральным ковром. Затем по возбужденному гулу нашел то место, где кормили туристов. Ужин был в полном разгаре.

Багажа все еще не было, чешуйчатая лента эскалатора не двигалась.

Все дни, прожитые в Париже, да и сейчас в Шереметьеве, Иванов чувствовал себя соучастником преступления. Чем больше старался он забыть, не думать о случайно услышанном пари, тем больше думалось. И тем неопределеннее становились его поступки. Что делать? Надо было еще в Арле как-то помешать, остановить то, что творилось на его глазах. Но имеет ли он такое право? Захочет ли остановиться она? И чем бы ответил на все это сам Медведев? Сестра говорила как-то, что Дима, как славянский волхв, предсказывает события. В школе его так и прозвали — Предсказатель событий. А может, он уже знает о подобных событиях? Нарколога мучили эти вопросы, но Париж есть Париж…

В гостинице «Ситэ-Бержер» еще работали старинные лифты, похожие на клетки для цирковых зверей. В некоторых номерах около кнопки для вызова прислуги еще сохранились медные таблички, где наряду с английскими и немецкими надписями красовалось русское «горничная». Но внизу в ресторане уже много лет не работали официантами белокурые русские поручики. Группу обслуживали коричневые и черные алжирцы, грустные, молчаливые и предупредительные. Москвичи все еще не научились жевать сыр после десерта. Один Саманский разыгрывал гурмана и каждый раз пробовал другой сыр. Одновременно он демонстрировал свои жуткие познания в испанском. Но кто это мог заметить? Приятель Бриша Аркадий обронил как-то очередной экспромт: «Средь нас один Саманский постиг язык испанский».