Владимир Мильчаков - Загадка 602-й версты

Данило Романович не хранил свои литературные богатства под спудом. Все, кто работал на станции могли брать у него книги. Правда, любителей чтения было мало. Книгами Когута изредка пользовались только сам начальник станции бывший дворянин Жеребцов, да мечтательный юноша Станислав Кабелко, родом белорус, но из романтических побуждений придумавший себе аристократических польских предков. Эти мифические предки в свое время сильно заинтересовали Могутченко. Но, выяснив правду, начальник отдела пренебрежительно махнул рукой:

— И с чего бы это посконного дурака к сиятельствам потянуло? Для девок, что ли? Нехай брешет, когда ему то любо, аристократ свинячий!

Неизвестно каким образом, но случайно обретенное начальником отдела прозвище получило известность, и золотушный, мечтательный юноша на долгое время превратился в «свинячего аристократа», объединявшего в своем лице сразу три должности: начальника, весовщика и сторожа багажного отделения. Кабелко обычно читал мало. Все свои свободные часы он посвящал ухаживанию за двумя перезревшими дочками Жеребцова, терзаясь сомнениями, на которой из них остановить свой выбор. Время от времени оскорбленные нерешительностью вздыхателя, обе девицы давали ему дружный отпор. И тогда, оставшись на несколько вечеров в одиночестве. Кабелко с горя искал забвения в литературе.

Зато Иван Полозов с первых же дней близкого знакомства с Когутом стал ревностным читателем его библиотеки. Книги интересовали его больше, чем сам Данило Когут и даже Галя.

До этого Иван, успевший проучиться всего полторы зимы в сельской школе, не подозревал, что о разведке и контрразведке могло быть написано столько книг. Сейчас он глотал их одну за другой, соглашаясь или не соглашаясь с выводами авторов, но всегда приходя в ярость от того, что о советской контрразведке ничего путного еще не написано. «Что за сволочной народ эти писатели,— не раз думал Иван, закончив очередную книжку.— О разных Джеках да Чарли разводят муть, а вот как Степка Петухов защучил колчаковского офицера связи — написать не могут. А ведь у Степки-то покруче получилось. Да и не из-за денег, не из-за наследства парень на пули лез».

Читая взятые у Когута книги, Иван заметил, что Данило Романович все их прочитывал от доски до доски. На полях корявым почерком Когута были начертаны краткие, но энергичные оценки вроде «парень-то башковитый» или «хитро придумал», «ну, уж это хреновина!» Вначале Полозова забавляли эти краткие сентенции, но они попадались почти на каждой странице и в конце концов Иван перестал обращать на них внимание.

Иван читал все книги подряд, но интересовался больше всего теми произведениями, в которых борьба шла не из-за денег или власти, а из-за каких-либо более высоких ценностей, таких, как верность долгу, отмщение обидчику или уж, на худой конец, любовь к девушке.

Вот и сейчас Иван лежа раздумывал, не пойти ли ему к Даниле Романовичу. Говорили, что сегодня в адрес обходчика пришла посылка с книгами, и Полозову хотелось взглянуть на новинки.

— Пойду!— решил он и поднялся с постели. От ставшего уже привычным недомогания не осталось и следа. Голова была чистая, в висках не ломило и даже пробитое бандитской пулей плечо совсем не ныло.— Пойду на часок. Проветрюсь и книжку заменю.

Полозов оделся, вытащил из-под подушки наган, сунул его в рукав полушубка и вышел из комнаты.

— Я буду на шестьсот второй,— сказал он уже вернувшемуся с развода Козаринову.— Если что, позвоните...

— Идите, не сомневайтесь, товарищ командир,— козырнул в ответ отделком.— Все будет в порядке.

В распоряжении Полозова была дрезина, но в морозный светлый вечер не хотелось возиться с выводом ее на линию. После многих часов лежания в душной казарме холодный воздух бодрил Ивана. Да и пути-то было всего одна верста.

Иван размашисто зашагал вдоль рельсов к семафору. Он шел, глубоко вдыхая свежий морозный воздух, чувствуя, как весь наливается силой, что здоровье действительно вернулось.

Сразу же за семафором начинался железнодорожный мост, совсем небольшой, всего в три коротеньких пролета. Здесь, путаясь между холмов, зверея только в весеннее половодье, маленькая речушка Пижанка в течение многих веков вырыла глубокий, с отвесными берегами овраг. Шагая по узкой дощатой дорожке вдоль перил, Иван невольно подумал о том, сколько тысяч поездов остановилось бы в пути на всем протяжении от Москвы до Владивостока, если бы до этих гранитных устоев и стальных ферм дотянулась рука врага. Но, гарантируя сохранность моста и безопасность пролетающих по нему эшелонов, впереди зачернела фигура часового.

«Кто сегодня на посту?— вгляделся в темную фигуру Иван.— Кажется, Леоненко».

На посту и в самом деле стоял Леоненко. Чернявый коренастый украинец встретил и проводил командира взвода неторопливым поворотом головы и добродушной улыбкой. «Здоров, чертяка,— с легкой завистью подумал Иван, откозыряв часовому.— Ничего. Скоро и я наберу полную силу».

В сотне сажен за мостом полотно дороги выходило на высокую насыпь и, полого загибаясь влево, скрывалось в лесу. Куда бы с этой высокой насыпи Иван ни кинул взгляд, всюду чернел лес. Только узенькая полоса отчуждения да ничтожная площадка под станцией и складами были отвоеваны у густохвойных великанов. Отвоеваны ли? Ведь и на самой станции, около вокзала, пакгаузов и жилых помещений высятся эти гиганты. Лес словно отпрянул от станции, а затем, подумав, послал вперед своих самых стойких разведчиков, понаблюдать, чем заняты, над чем копошатся люди, осмелившиеся ворваться в самую средину лесной державы.

Вот и жилище обходчика шестьсот второй версты. Иван остановился на гребне высокой насыпи. Значительно ниже его, в котловине, на небольшой поляне приютился домик Когута. Два окна освещены. Данило Романович, проводив вечерний скорый на Москву, сейчас, конечно, готовится к любимому своему занятию — чаепитию. Галина, наверное, хлопочет у самовара, заваривая погуще, «с деготьком», как говорит старый Когут.

Полозов сбежал по крутому откосу насыпи. Хорошо натоптанная тропинка проходила под самыми окнами и, завернув за угол, упиралась в дощатые ступени крыльца. Дальше было все как в тысячах других жилищ путевых обходчиков. Слева, в глубине двора, стояла банька, правее — хлев, дровяник и погреб. Посредине двора — колодец с воротом, по-хозяйственному убранный под дощатую шатровую крышу. А все это стандартное казенное обзаведение с трех сторон окружала стена стволов и хвоистых ветвей. Двор Когутов был просто врублен небольшим квадратом в густой, подступивший к полосе отчуждения, лес.