Федор Абрамов - Безотцовщина

СВОДКА

О ХОДЕ СЕНОКОШЕНИЯ НА УЧАСТКЕ ШОПОТКИ

Всего скошено…

Так, это не то… Он лихорадочно перевернул листок.

Ага, вот и выработка по дням… Фролов, Фролов… Что такое? Его фамилия в ведомости. Не может быть!

Хватая ртом воздух, он вытер мокрым рукавом лицо, начал читать сверху.

29 июля

1. Антипин К. В. — 2,3 га.

2. Фролов В. М. — 1,8 га.

30 июля

Опять Фролов рядом с Антипиным, и опять цифры…

А это? Ну, уж это черт знает что!

Антипин — 2,9 га, Фролов — 3,4 га.

Или это в тот день, когда он обскакал Кузьму? Было такое — сам Кузьма говорил…

1 августа

Погас огонь. Володька дул в дотлевающую шасту, дул до слез, чиркал отсыревшие спички — всё напрасно. Тогда, страшно волнуясь (не прочитает самого главного), он сунул в обуглившуюся массу весь коробок. Целая вечность прошла, пока вспыхнуло пламя.

1 августа…

1. Антипин К. В. — болезнь.

Правильно! Болел Кузьма. Вот человек — все начистоту, без утайки.

2. Фролов В. М. — 1,2 га.

Сбоку крупно: «С полудня валял дурака».

Что ж, вздохнул Володька, и это правильно.

За последний день против его фамилии стояли два слова: «Злостная симуляция!»

Внизу подпись: К. Антипин.

Потом приписка:

«Т. председатель. Сено гниет. Срочно гони бригадира с гуляками».

И больше ничего. Ни единого слова!

Володька въехал в деревню вечером. В домах на всю улицу светились огни, из раскрытых окон летели песни, веселые голоса. В теплых новорожденных лужах, нежась под мелким сыпучим дождиком, плескались ребятишки.

Заслышав топот коня, они лягушатами рассыпались по сторонам.

Володька, насквозь мокрый, ни на секунду не выпуская руки из-за пазухи, — в ней он держал самое дорогое сокровище на свете! — проскакал к правлению колхоза.

Лихо вбежав в контору, он выпалил с порога:

— Я сводку привез от Кузьмы Васильевича!

— Сводку? Ты бы еще ночью привез. Передай Антипину: в следующий раз за такие дела по партийной линии взгреем. Понял?

И председатель, даже не взглянув на сводку, которую бережно положил перед ним на стол Володька, схватился за ручку телефона.

«В район звонит, — подумал Володька. — Видно, начальство крепко намылило шею». Эх, много бы он дал сейчас, чтобы хоть одним глазком посмотреть, какое лицо у председателя будет, когда он сводку начнет читать! Но нельзя же, в конце концов, быть таким мальчишкой! И Володька, в последний раз взглянув на грязный, измятый листок — поаккуратнее надо было, — вышел.

На крыльце перед доской показателей он остановился.

Справа — общие цифры по бригадам, а слева поименно выписан каждый косильщик. Почетно! Недаром председатель на собрании назвал косильщнков сенокосной гвардией. И вот в эту гвардию завтра впишут его. А нуко, потеснитесь маленько. Дайте человеку встать на свое место…

Вдруг где-то совсем близко вспыхнула задорная частушка. Володька птицей взлетел на коня.

Нюрочку он узнал сразу-по лакированным сапожкам, блеснувшим в освещенной луже.

Поравнявшись с девушками, Володька вздернул коня на дыбы.

— Нюра, я там сводку привез!

— Чего? — рассмеялась Нюрочка, показывая свои белы зубки.

— Я говорю, сводку привез.

— Вот обрадовал. Не видала я сводок.

«Ничего, Нюрочка, — мысленно шептал Володька, провожая ее глазами. Посмотрим, что завтра запоешь».

Прибежит к председателю: «Тут ошибка, Евстигней Иванович. Антипин все перепутал. Володьке свое приписал».

Э, нет, Анюточка, не ошибка. Ничего не поделаешь, придется тебе в свои книги вписывать, да еще и на стенку вывешивать. И это даже хорошо, что в сводке про лодырничанье сказано. По крайности поверят.

— Володченко, ты ли это?

Володька оглянулся. К нему, выписывая пьяные восьмерки, медленно приближался Никита. Рубаха выпущена из штанов, ворот расхлестнут…

— Никита, я сводку привез! — с прежним задором крикнул Володька.

— Сводку? А я думал, водку, — пьяно сострил Никита.

Володька разъярился:

— Это почему вы не приехали? Смотри, старая киса, мы тебя с Кузьмой Васильевичем выведем на чистую воду.

Ты у нас еще попляшешь…

Никита так и остался стоять с разинутым ртом посреди дороги.

— А что, в самом деле, — горячился Володька, погоняя коня. — Там сено гниет, а он гулянку развел. Нет, с этими порядочками надо кончать. Вот общее собрание будет, и он первый шумнет: хватит, побрнгадирил. Антипина предлагаю.

Собственно, заезжать к жене Кузьмы было незачем.

Кузьма ничего не наказывал. Но как это? Напарник приехал с сенокоса имимо. Не годится!

Марья, жена Кузьмы, худая черноглазая женщина на сносях, подтирала тряпкой пол. На полу были расставлены тазы, и в них с потолка капало.

Ребятишки — славненький такой бутуз, весь в Кузьму, и заплаканная девчушка-сидели на печи.

Володька подмигнул мальчику, сказал:

— Марья, Кузьма Васильевич поклон наказывал. Посмотри, говорит, как там мои…

— Поклон? — Марья тяжело выпрямилась. — Черт ли мне в его поклоне! Лучше бы он вместо поклона избу перекрыл. Утонули — живем.

— Понимаешь, — начал разъяснять Володька. — Он партейный…

— А партейному-то дом не нужен? Все как люди, а он… Ну уж, я ему задам…

— Ну, ты губы-то не очень!..

— Что?

— Я говорю, губы-то подожми. Муха залетит. Мужик у тебя золото, а ты против него ворона бесхвостая. Понятно?

Дома матери не было. На столе записка, крынка молока и граненый стакан, прикрытый ячменной лепешкой.

Володька приоткрыл стакан, понюхал: вино.

«Ешь, пей, отдыхай, а это от меня праздничное. Меня вызвали на ночное дежурство…»

Володька скомкал записку. Знаем это ночное дежурство. Как праздник, так и ночное дежурство… Но спасибо и на том, что о праздничном вспомнила.

Когда он вышел из дому, дождь все еще моросил и был тот самый час, когда пьяное веселье, уже не вмещаясь в домах, вываливается на улицу. То тут, то там разнобойно горланили песни…

Возле клуба кипела людская мешанина. Всем хотелось попасть в помещение. Но старенький клубик не мог вместить и половины желающих. И вот толпа со смехом, с задорными, поощряющими друг друга выкриками штурмом брала узкий проход на крыльцо. Давили, жали, откатывались и снова, развлекаясь и улюлюкая, устремлялись вперед.

Володька попал в самую середку толчеи, и его буквально на руках внесли в помещение.

В клубе, несмотря на то что все окна были раскрыты настежь, жара стояла не меньше, чем на покосе. И трудились тоже по-страдному. Пьяные бабенки, обливаясь потом, выколачивали пыль из каждой половицы. Некоторые резпились даже на сцене.

— Коля, Коля, быстрей! — выкрикивали плясуньи.

Володька, зажатый в углу у печки, с недобрым чувством смотрел на Кольку. То, что Колька сидел развалясье в цветнике девчат, — понятно. Гармонист. Но откуда у него взялась эта кожаная куртка? С молнией, с замочками на грудных карманах. Брат прислал из города?