Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Только этого не хватало.

— Сейчас мы поедем к тетушке Васаси.

— Нет. Я сажусь в поезд и еду в Тбилиси.

— Ты забыл, почему бежал оттуда?

— Дело старое. Все давно забыто.

— Никто не узнает, что мы были у Васаси. Передай Мери, что без согласия твоих родных ничего не выйдет.

— Если б я хотел, я не стал бы их спрашивать…

— Пусть узнают. Пусть узнают и то, что брат Мери не в курсе, и тогда твоя родня сама попросит тебя жениться. Если хочешь, забери машину. Дочка Васаси поедет с тобой и устроит вашу встречу.

— А брат?

— Какой сегодня день?

— Среда.

— Он сегодня дежурит. До утра.

Стемнело. Тхавадзе включил фары. Дальний свет выхватил из мрака извилистое шоссе с акациями по обочине.

Настало утро.

Мака не собиралась скрывать своего недовольства братом, неизвестно где пропадавшим всю ночь, но Симон смотрел на нее так беспомощно и кротко, что она смолчала.

Отец движением руки попросил Маку подойти поближе. Она присела на край кровати.

— Ко всем своим заслугам он еще играет, несчастье мое!

Мака не сразу поняла, о ком шла речь, и спросила:

— Кто? Бичи?

— Да, мой наследник…

— Во что играет? Неужели в карты?

— Даже если покойник у него в доме будет неприбранный, не вспомнит и не придет!

Жалость к отцу, который даже перед смертью не мог найти покоя, опалила Маке сердце. Она встала, обдумывая что-то, прошлась по комнате — ей предстояло взять на себя сыновние обязанности.

— А ты говоришь — давай женим. Нет, лучше не брать греха на душу.

— Ну и ладно! Довольно о нем! Нам нужно пораньше попасть в больницу.

— От своего начальника он скрывает, что играет в карты…

— А сам Тхавадзе не играет? — удивилась Мака.

— Не знаю. Раз, когда он пропал на всю ночь, как сегодня, пришел этот человек, поинтересовался, почему Бичико на работу не явился.

— Что же, ему ночь коротка?

— Разве такого поймешь? Я сказал этому человеку: так, мол, и так, не ночевал он дома. А на следующий день Бичи влетел, шею набычил, глаза — на лоб, чуть не перебил нас: почему, говорит, наябедничали этому Тхабладзе, или как его там…

— Тхавадзе, отец. Это Джумбер Тхавадзе.

— Ну, да… Почему, говорит, ему наболтали?..

— Но как сумел Тхавадзе внушить ему такое уважение? Судя по твоим словам, Бичи считается с ним.

— Просто боится, что тот его с работы выгонит. Я, говорит, держу тебя только из уважения к твоей сестре. И тут не без тебя, дочка.

— Никогда Тхавадзе не был моим другом.

— Это его слова, дай бог ему здоровья… Но скоро, думаю, и ему осточертеет шалопай! Доведет, как говорится, до ручки.

— Отец, не расстраивайся по пустякам.

— Матери не говори ничего, все равно не послушается. Скоро меня не станет, тогда она увидит, что у нее за сынок.

— Что ей делать, маме-то?

— Теперь? Теперь ничего не сделаешь.

— Отец, — сказала Мака, подходя к постели. — У нас времени в обрез, пора ехать. Ты же знаешь, если Гоча тосковал без меня, мне придется съездить…

— Гоча, внучок… Посмотреть бы на него, какой он стал.

— Не могла я его привезти, он к той бабушке привык.

— Переполошил я вас, дочка, но что делать?! Пока я жив, некому, кроме тебя, присмотреть за мной, а помру, одна ты меня оплачешь…

— Не растравляй себя, папа, не к лицу тебе это.

— Ну, вези меня, вези. Молчу. Ни в чем я не мог помочь тебе в твоей жизни, но и беспокоить не хотел, видит бог. А теперь свалился я совсем, нету мне другого пути…

Симона устроили в хирургическом отделении на втором этаже. В четырехместной палате лежало только двое больных: послеоперационный — пожилой мужчина с густыми черными усами и молоденький парнишка, здоровый и бойкий на вид. В палате оставалась одна свободная койка, в случае необходимости Мака могла прилечь на ней.

Осмотрев больного, врач озабоченно насупил брови и удалился, не обронив ни слова. Симон перепугался, как ребенок, и во все глаза смотрел на Маку. В эту минуту она казалась ему всесильной.

Когда она на минуту вышла из палаты и вернулась в белом халате внакидку, он обрадовался, словно давно не видел ее.

Мака казалась встревоженной. Дежурный врач сообщил, что рано утром ей звонили, но кто и по какому поводу, не знал.

— Что-то стряслось дома! — проговорила Мака, прикрывая за собой дверь, но, взглянув на отца, прикусила язык. — Отец, мне нужно позвонить Гено.

— А потом? — испуганно спросил Симон. Он лежал на тугой, натянутой подушке, откинув голову, и смотрел на дочь.

— Узнаю, что там у них.

— Конечно, конечно… узнай… Попроси директора, может, разрешит отсюда позвонить. До почты далеко — опоздаешь.

— Ох, Гоча, Гоча!.. — прошептала Мака и вышла из палаты.

Гено с восьми утра ждал ее звонка в редакции и не отходил от телефона.

Говорил он с обычной сдержанностью, но все-таки сказал: мальчишка раскапризничался, да так, что не могли унять. Заревел и все маму звал, а когда Гено прикрикнул на него, забился под кровать и свернулся калачиком. Но хуже всего то, что потом он совсем притих, да так и молчит. Утром Гено рано ушел из дому, потом полдня прождал звонка из Ианиси, а теперь сбегает и узнает, как там дела.

Мака возвращалась в палату уверенная, что сейчас же оставит отца и уедет, но только открыла дверь, как увидела устремленный на нее выжидающий и беспомощный взгляд, и с трудом проговорила:

— Гоча плакал…

— Ночью? Или утром?

— Ночью…

— Но с ним же бабушка. Ты говорила, он привык к ней.

— Да, да… — Мака опустилась на стул и закрыла глаза. Она не помнила, чтобы когда-нибудь оказывалась вот так вот между двух огней, чтобы ей так приходилось разрываться на части. Она даже забыла попросить мужа позвонить еще раз, но, конечно, Гено сам сообразит.

В полдень в палату вбежал запыхавшийся Бичико. Мака отвернулась от него и подошла к окну. Через дорогу, там, где начиналась смешанная роща, в тени деревьев стояла светло-коричневая «Победа», перед ней, низко опустив голову, прохаживался Тхавадзе. «А этот с чего закручинился?» — невольно улыбнулась Мака. Вид у Тхавадзе действительно был грустный.

Бичико наклонился над Симоном и, с трудом переводя дыхание, проговорил:

— Не успел, отец… Дело было неотложное, работа…

— Так занимайся своими делами, не порть их из-за меня, — Симон отвернулся к стене.

— Что за дела такие неотложные, хотела бы я знать?! — Мака отошла от окна и вдруг наткнулась на взгляд усатого мужчины, лежащего на соседней с отцом койке. Ей стало неловко: «Ни к чему при посторонних выяснять семейные отношения».

— Ты все еще считаешь меня бездельником? — огрызнулся Бичико.

— Ничего я не считаю… — Мака опять вернулась к окну. Тхавадзе шел по больничной аллее рядом с коренастым лысым мужчиной и что-то настойчиво внушал ему. Тот то и дело прикладывал руку к груди и кивал — соглашался. У калитки они распрощались. Тхавадзе побрел назад.