Виктор Голявкин - Большое собрание сочинений в одной книге

Она кричит сыну в ухо:

— Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!

Он перестает строить рожи. Но ненадолго.

— Бессовестный! — кричит Олимпиада Васильевна.

— Они все такие, — говорит папа.

— Все бессовестные, — говорит Олимпиада Васильевна.

Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Я не мог понять!

— Вот тут вам подарок, — говорит Олимпиада Васильевна.

— Бросьте вы, — говорит папа.

— Нет, пожалуйста, я вас прошу.

— Я вас тоже прошу, — отвечает папа.

— Нет уж, вы позвольте…

Папа смеется.

Мама моя говорит:

— Он странный. Вы не обращайте внимания.

— Я-то вижу, — вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то все время вздыхала.

За ней приходил ее муж — дядя Гоша.

Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил: «Конец!»

Он хотел скорее домой.

Дядя Гоша ходил по комнате.

— Где сейчас моряки? — орал он. — Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!

— Что факт? — спрашивал папа.

— Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку «Куин Мери»?

— Не знаю, — говорит папа.

— Так вот я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемьдесят миль в час! Как вам это кажется? Как это поется: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го!» — так, кажется? Чудесная песня! М-да… так вот было зрелище!

— Как интересно! — говорит мама.

— Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…

— Чего? — спрашивал я.

— Ты помолчи, — говорил он мне. — Так вот, значит, о чем это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Это милейшие звери!

— Как они выглядят?

— Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко, — чудесные! А когда я был в Марселе…

— Вы были и там? — удивлялась мама.

— Я был везде! — отвечал дядя Гоша.

— Интересный вы человек! — говорила мама.

Он продолжал задумчиво:

— Я был в Лондоне и Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!

Смеялся он долго, вдруг прекращал внезапно. И начинал говорить очень быстро:

— Каир, Стамбул, языки мне даются легко, всем обязан морю, поездки, лианы, магнолии, кактусы… сербский, немецкий, французский…

— Хватит, — просил папа, — дальше не надо.

— Нет, почему же, я не устал.

— Я понял все, — говорил папа.

— Ну хорошо, — соглашался он. — Дети ваши всегда пусть заходят. Прошу! Им нужны сласти. Конфеты и прочее.

— Спасибо, — говорил папа.

— Счет, как в банке!

— Спасибо, — говорил папа.

Олимпиада Васильевна не слушала. Она ушла на балкон. Она не слушала дядю Гошу. Ей было неинтересно.

Я смотрю, а папа усталый! У него глаза закрываются. Он хочет спать.

Дядя Гоша все ходит по комнате. Он бьет по шкафу ладонью:

— Как вы так живете!

Папа. Как?

Дядя Гоша . Ну у вас, например, нет шкафа.

Папа . Как нет, а это что?

Дядя Гоша . Вот этот старый ящик?

Папа . А что?

Дядя Гоша . Нет, я вас не пойму, как так можно жить!

Папа . Как?

Дядя Гоша . Вот так.

Мама . Да, да, да… Я ему говорила…

Дядя Гоша . Правда, тут роль играет хозяйка.

Мама . Я виновата?

Дядя Гоша . Я уж не знаю…

Мама . С моим больным сердцем…

Папа . Я вас прошу, прекратите!

Дядя Гоша . Ведь вам карты в руки… Новейший шкаф… я в одном доме видел… Я вам добра желаю. Я от души, так сказать. Мне-то ведь все равно. Но на вашем бы месте…

Папа . Что на нашем месте?

Дядя Гоша . Я купил бы отличный шкаф.

Папа . Еще что?

Дядя Гоша . Купил бы отличную люстру. Ведь вам карты в руки!

Папа . Скажи, пожалуйста, почему мне карты в руки? Я совершенно не понял.

Дядя Гоша . Ведь ты музыкант. Так сказать, эстетически-музыкальное движение души. Правильно я говорю? Я, брат, все понимаю. Я вашего брата знаю. Культурный ты человек или нет? Ведь у тебя есть деньги. Ты тратишь их не туда. Понимаешь? Они не туда идут, не туда! Ты подумай, ведь я для тебя, для твоей же пользы, ведь я тебе только добра желаю!

А папа спит. Он ничего не слышит. Так и не узнает он этого! Будет он тратить их не туда. Не купит шкафа мой папа. И люстру не купит. Он спит. И ничего не слышит. А то, что слышал, — забыл. Что же делать. Такой человек мой папа!

Наши гости уходят. Вздыхает Олимпиада Васильевна. А папа спит.

Я иду закрывать за ними дверь. Даю на прощание щелчок Мише. Он кидается дать мне ответный щелчок. Но поздно. Я быстро захлопнул дверь.

— Красивая женщина, — говорит мама. — А Гоша такой романтичный!

А папа спит.

Папа курил трубку. Дым из трубки шел вверх, к потолку. Старик Ливерпуль дул на чай и грыз сахар. У него все зубы целые. Мама спрашивает всякий раз: «И как вы сохранили зубы?»

Он постукивает по зубам ногтями и говорит, что ел крабов, омаров и желуди.

Папа мой говорит, что он тоже ел желуди.

Мама машет рукой и смеется. Не верит она в то, что папа ел желуди.

— Дорогой Ливерпуль, — говорит мама, — что за чушь?

Они думали, я сплю, но я не спал, а приоткрыл даже чуточку дверь, чтобы видеть их лица.

Старик Ливерпуль любит папу. Когда папа мой плавал юнгой (совсем давно), он был в краях Ливерпуля. И хотя это было давно, папа помнит, какие там деревья, дома, даже небо…

Старик Ливерпуль . Да, да, да, точно такое небо!

Папа . Я же помню.

Мама. Гоша там тоже был.

Папа . Этот Гоша просто болтун.

Мама. Ничего подобного!

Старик Ливерпуль . Где был Гоша?

Мама. Там, где и вы.

Папа . Никогда он там не был.

Мама . Как можно…

Папа . Я совсем забыл. Он там действительно был, успокойся.

Старик Ливерпуль . Был, и слава богу!

Мама . А я что говорю?

Папа . То же самое.

Мама . Ну так вот!

Все молча пьют чай. Только слышен хруст сахара.

Ливерпуль . В мире сейчас тревожно. А когда Гесс перелетел в Англию…

Папа. Это было давно. А вот Гитлер — уже не Гесс…

Мама . У нас мир с фашистами.

Папа . Какой может быть мир с фашистами! В этот мир я мало верю.

Мама. Как ты не веришь? Мир есть мир.

Папа . Что верно, то верно…

Почему в мире тревожно? Кто такой Гесс? И Гитлер… Все было интересно! Но понять я не мог ничего.

Ворочается мой брат Боба. Он лежит рядом со мной в этой же комнате. Он встает вдруг с кровати, идет к дверям. Приоткрыв дверь, говорит Ливерпулю:

— А вы можете съесть песок?