Алексей Мусатов - В колхозной деревне

— Всё достаёшь? Смотри!

— Что «смотри»?

Чупров сейчас вдруг понял, что от этих людей, а больше всего от Никиты, нужно скрывать всё, что случилось. Не распахивать душу — скрывать!

— Что «смотри»? — повторил Чупров вызывающе, в душе же побаиваясь, что Никита сейчас всё разгадает.

— Уж больно быстро всё достаётся.

Чупров густо покраснел и поднялся.

— Завидуешь, Никита… Счастливо оставаться. Спасибо за компанию. Не осудите, некогда мне…

Он повернулся и твёрдым шагом пошёл к выходу.

— Что это он? Вроде обиделся, — удивился тихий Игнат Сивцев.

Приехав из района, Чупров назвался больным, не показывался из дома. Страшно было итти в правление, где его встретит торжествующий Никодим Аксёнович.

Он лежал с головной болью и думал об одном: как случилось, с чего началось, чем кончится?

Сначала всё шло просто и безобидно.

Начали строить теплицу, доставать материал.

Алексей Быков упрекнул его на правлении: «Занимаешься тёмными делами». Если б тогда круто повернуть, отказать всем Виталиям Витальевичам — ничего бы не случилось.

Заплясал под дудку Никодима, волей-неволей помогал ему воровать. Поехал в райком — нехватило духу признаться! Теперь — всё, теперь не жди пощады!

Никодим, ядовитая бестия, уж, верно, понял: если Чупров не показывается, не появляется и участковый, значит — струсил председатель.

А завтра? Завтра, хочешь не хочешь, придётся встречаться. Теперь он возьмёт за горло…

«Напьюсь! — решил Чупров. — До смерти напьюсь!»

И он напился, вернулся домой в полночь, спал, не раздеваясь. А утром основательно опохмелился.

С этого дня он пил уже регулярно.

С бухгалтером Чупров стал разговаривать грубо, не стесняясь, посылал его за водкой. Никодим Аксёнович без возражений бегал в ларёк, даже покупал водку на свои деньги — выгодно! Хотел или не хотел того Иван Чупров, но он входил в «базарный» пай к бухгалтеру и Павлу Штукину. Только с той разницей, что брал свою долю не деньгами, а натурой — водкой.

Всем казалось, что Алексей и Рая живут счастливо. А счастья в их маленькой семье не было.

Алексей никак не мог забыть того вечера, когда он, бледнея от позора, стоял перед колхозниками, слушал их выкрики. Ему теперь казалось, что все относятся к нему насторожённо, подозрительно. Раздавался случайный смех за спиной, он считал — не иначе, над ним смеются; Митрофан Евсеев не протянул руку при встрече — гнушается; Иван Кустов, наоборот, долго жмёт руку, заглядывает в глаза — жалеет; на лице Глафиры таинственная улыбочка — ходит по деревне новая сплетня о нём. Алексей стал дичиться людей.

Один человек оставался для него близким и дорогим — Рая. Но даже и с ней Алексей не мог быть до конца откровенным. Они между собой не говорили об отце.

А тут что ни день, то новые слухи разносились по деревне про Чупрова. В последнее время и Рая и Алексей встречали его опухшего, небритого, опустившегося, но молчали, скрывая друг перед другом свою тревогу.

Рая не осмеливалась просить Алексея: «Помоги, мне страшно за отца». Как он поможет? Что сделает по милости её же отца опозоренный секретарь парторганизации? Если б знал, как помочь, первый бы заговорил. Не знает. А может, просто не хочет помочь, торжествует про себя?

Алексей смутно догадывался о том, что думает Рая. Но что делать? Ехать в райком, рассказать всё, остановить разгулявшегося председателя? Простой выход. Рая знает о нём. Если б она хотела этого, давно бы послала его: «Поезжай!» Но она молчит.

Насторожённо жили Алексей и Рая. Камнем лежал между ними Чупров. Однажды Алексей, не застав на работе Раю, пришёл домой один. Она сидела и плакала.

— Что случилось?

Рая долго не отвечала.

— Да скажи, что?

— Отца видела. Идёт, шатается, сам с собой разговаривает.

«Вот оно, — подумал Алексей. — Сейчас решится. Столько времени молчали».

— Стыдно мне, — продолжала Рая. — Свернула с дороги. Отца своего стыжусь! Делать что-то надо, Алёша. Не могу больше. Ты-то чего молчишь? То воевал, возмущался, а сейчас словно воды в рот набрал. Доволен, что отец так упал.

— Рая!

По его дрогнувшему голосу она поняла, что Алексею самому больно, он тоже переживает, хочет помочь, а как — не знает. Рая склонилась к столу, её плечи затряслись в рыданиях. Алексей присел рядом и, с неловкой осторожностью дотрагиваясь до её вздрагивающих плеч, произнёс:

— Придумать ничего не могу.

— Съезди к Никите Кузьмичу, посоветуйся, — сказала тихо Рая.

— А ведь правда! Как я его забыл?

На другой день Алексей поехал к Бессонову.

Бессонов, выслушав Алексея, сразу же поднялся.

— Идём.

— Куда?

— Осторожничать поздно. В райком идём.

И уж на ходу кинул холодно:

— Ну, смотри: коль вовсе запоздали, не вытянем Ивана, добра себе не жди! Что раньше-то смотрел?

Через полчаса они сидели в кабинете Сутулова. Секретарь райкома смотрел на Алексея сузившимися глазами, у него напряжённо подёргивалось веко, вопросы ронял короткие, холодные. И Алексей только тут понял угрозу Бессонова — за позор Чупрова отвечать придётся ему, секретарю парторганизации:

— Пьёт? Сильно? — переспрашивал Сутулов.

— Страшно, Борис Степанович.

— А слухи о тёмных делах верные?

— Говорят…

— Могут ложно говорить.

— Нет, есть и правда.

— Надо узнать поточнее.

— Я узнаю, — сказал Бессонов.

— Как ты узнаешь? Вон Быков рядом живёт, да и то определённо сказать не может.

— Сам Чупров мне расскажет.

— А если не расскажет?

— Вместе росли, вместе работали, должен рассказать.

Сутулов кивнул.

— Так и решим: поезжай.

Опухший, с красными веками, подчёркнуто твёрдой, тяжёлой походкой ходил Чупров по хозяйству, стараясь не глядеть людям в глаза.

Но в тот день, когда Алексей уехал к Бессонову, на Ивана Маркеловича нашло просветление. Утром, как всегда с тяжёлой головой, чувствуя и в душе и в теле какую-то омерзительную муть, он вышел из дому.

Было уже светло. Стояла оттепель. Снег на дороге мягко подавался под валенком. Под окнами, на голых ветках двух берёзок, кипела большая воробьиная стая. Яростное чириканье разносилось по всей деревне. «Продержится оттепель. Ишь, воробьи празднуют», — отметил Чупров.

Его воспалённое лицо тронул влажный ветерок. Он донёс тонкий горьковатый запах. И Чупров почти задохнулся сырым воздухом, в котором был растворён этот запах…

Далеко, далеко ещё весна. Быть и метелям, быть и трескучим морозам. Но такой запах — запах весны. Это у ствола рябины подопрел снежок, размочил кору, и кора горьковато пахнет.

Чупров по привычке направился в плотницкую. Там срочно делали ещё одни тракторные сани.

Что бы такое совершить? Как очистить себя? Вымыть душу, соскоблить с неё грязь, чтоб можно было ходить по колхозу, как ходил раньше, без страха и стыда глядеть в глаза колхозникам. Хоть неделю, одну б неделю прожить прежним Чупровым, суровым и справедливым хозяином колхоза, а там — хоть смерть, не страшно!