Алексей Мусатов - В колхозной деревне

— Учти! Огнетушителей всего восемнадцать штук — следи за исправностью, прочищай отверстия! Так. У комбайнов имеется шесть огнетушителей: проверяй налётом, как коршун! Комбайнеры недооценивают значение огнетушителя. Так. Тока и скирды опахать: мёртвую полосу сделать кругом них, чтобы огонь не подобрался. Так. Зернохранилище обсадить деревьями: защита со временем будет. Всё это — на твоих руках. Твоя первая заповедь: «Ни одного пожара за лето!»; от тебя зависит — будет хлеб цел или нет. Когда хата или скирда сгорит, то золу и дурак затушит, а наше главное дело — не допустить пожара. Насчёт добровольной дружины думай: поставь на правлении вопрос ребром!

Всё рассказал пожарник и уехал.

В первый день после отъезда инструктора Игнат пел полным голосом:

— Э-эх! Э-эх! — он притопывал ногой, давал дробь пальцами по балалайке, передёргивал плечами. Видно было по всему, что дела пошли весёлые.

В тот же день, вечером, пришёл он в правление. Заседания при Петре Кузьмиче кончались рано, ночных мучений, как при Прохоре Палыче, уже не было, и Игнат попал к «разным».

— У меня есть вопрос ребром, — сказал он, когда счёл это нужным.

«Так и есть, — подумали присутствующие, — отказываться пришёл. Ну и Игнат!»

Алёша Пшеничкин даже подпрыгнул на стуле.

— Ну что с тобой остаётся делать? — воскликнул он.

— Я скажу, — ответил Игнат. — Главное дело, не торопись! Чего испугался? Выражаться, сам знаешь, не буду.

— Говори! — улыбаясь, поддержал Игната Пётр Кузьмич.

— Товарищи! — начал Игнат и обвёл всех взглядом. — У меня на руках на шесть тысяч разного имущества. Задаю вопрос и отвечаю: кто сейчас на пожарке? Никого. Где Игнат? В правлении. А если пожар случится в настоящий вечерний момент, то кто выедет с пожарным агрегатом на тушение такового? Никто. Игната там нету. Что же вы думаете по этому вопросу? Игнат пятеро суток живёт на бочке — и день и ночь. Если меня назначили лежать и спать, то буду лежать и спать. Я кончил, а вы решайте!

— Ничего пока не понимаю, — сказал Пётр Кузьмич.

— Отказываешься? — спросил Пшеничкин.

— Тогда добавлю. Может человек круглые сутки не спать или не может? — спросил Игнат и тут же авторитетно ответил: — Не может, товарищи, обыкновенный человек жить не спавши, не может. Не знаю, как вы, а я бы на вашем месте догадался: одного подсменного на пожарку поставить надо обязательно, чтобы двое: один — на ночь, другой — на день. Догадались?

— Догадались, — ответил Пётр Кузьмич вполне серьёзно. — Удовлетворим.

Игнат повеселел, речь пошла смелее, а Алёша Пшеничкин облегчённо вздохнул.

— Не всё! — продолжал Игнат. — Случаем — пожар, то как? Двое только и тушить будем? А все прочие — анархия да караул-батюшки? Нет, товарищи, нельзя! Нельзя. У Петуховых хата горела, то что тогда получилось? Один полез на лестницу да испугался и — назад, а снизу двое сразу вверх лезут: столкнулись и грохнули наземь все втроём вместе с лестницей. Было ж такое дело? Было — никто не отрицает. Никита печёнки отбил где? На пожаре — с лестницы упал… А хата всё равно сгорела.

— Разгадал! — воскликнул Пётр Кузьмич. — Дружину добровольную надо организовать. Так?

— Точно, — подтвердил Игнат.

После короткого обсуждения решили вопрос и насчёт дружины, но Игнат не унимался.

— Не всё ещё. Что лучше: тушить пожар или не допустить пожара? Каждому ясно, товарищи, что лучше делать так, чтобы пожара не было совсем. Ставлю ребром, — он поставил ладонь ребром, посмотрел на неё и продолжал, — опахать тока, обсадить зернохранилище, следить за исправностью огнетушителей, — тут он рубанул ладонью воздух. — Ребятишкам спичек в сельпо не продавать ни под каким видом и табаку — тоже. Когда это безобразие кончится? Сам — с цыгарку, а дымит, как паровоз! Так. И ещё добавлю: на фермах — под метёлку, ни соринки, ни соломинки, чтобы огонь не подобрался. Какая первая заповедь — спрашиваю я вас, товарищи? Какая? Отвечаю: ни одного пожара за лето!

Пётр Кузьмич зааплодировал, и все его поддержали.

В тот же вечер Игната отозвал в сторону бригадир Платонов — тот, что ездит только на дрожках, — и сказал так:

— Хорошо действуешь, Игнат Прокофьевич, хорошо. — Тут Платонов сделал таинственное лицо, осмотрелся по сторонам, хотя они стояли в дальнем углу комнаты, и по секрету зашептал: — Люди могут сказать, мол, за пожарами следит, а своя хата антипожарная. Чуешь? Конёк прикрой и глиной залей, обмажь хату, побели!

— То — личное, тьфу! — так же тихо прошептал Игнат и даже плюнул тихонько.

— Другие-то хаты личные, а ты же их охраняешь. Тут пример должен быть. Чуешь?

Игнат задумался.

Несколько дней подряд он ходил с палкой в руках по токам, к комбайнам, бывал на фермах, ходил в самую жарищу, и головы ему не напекло, как на апробации, хотя дни стояли ещё более жаркие, чем тогда.

Пришёл Игнат в бригаду Алёши Пшеничкина на ток и говорит:

— Опахать! На правлении решили и инструкция гласит: опахать на двенадцать метров кругом.

— Сейчас не могу, — возражает Алёша, — все лошади заняты.

— А после пожара можешь? — задаёт вопрос Игнат.

— Но! Прилепился! — неосторожно сказал Пшеничкин.

— Как, как? Ты меня ставил на должность?

— Я.

— Почему тогда не выполняешь инструкцию? Если так, давай другую работу!

— Ну, завтра, понимаешь, завтра!

— А я завтра — иди к тебе, проверяй?! Их четырнадцать токов в колхозе: если все — завтра, то двадцать восемь дней потребуется. Инструкция гласит: ток готов — опаши!

Алёша начинал волноваться.

— Тебе надо, чтобы я лежал, — обратился Игнат к бригадиру. — Буду лежать. — И он, правда, вытянулся среди тока и подложил ладонь под голову. — Лежу, пока ток не опашешь. Я всё сказал, Алексей Антонович. Хоть три дня буду лежать, я могу. — Он помолчал и уверенно заключил: — Опашешь! Скирдой меня закладывать не будешь!

Пшеничкин даже плюнул с досады.

— Сергей Васильевич, — крикнул он, — выпрягай из брички! Давай опашем ток… Плуг — там, в сарае.

После того, как опахали ток, Игнат направился к комбайну. На ходу взошёл на штурвальный мостик, вытащил из держателя огнетушитель, постучал по нему щелчком, сошёл снова вниз, забежал вперёд и поднял руку. Комбайнер — молодой, широкоплечий паренёк, покрытый пылью и половой так, что и не поймёшь, то ли — брюнет, то ли — блондин, — замахал ему рукой и закричал:

— Сойди, говорю!

Тракторист грозил Игнату кулаком из дверцы кабины и жестом показывал, как он раздавит его в лепёшку, но тот стоял невозмутимо. Стал и весь агрегат. Все подбежали к Игнату: тракторист, комбайнер, штурвальный, двое соломокопнильщиков. А Игнат вдруг сел на землю, видимо опасаясь, что его просто столкнут с дороги. Комбайнер совал ему громадный гаечный ключ к носу и кричал: