Сергей Яковлев - Братья Худяковы

— Помогите!

И это спасло их…

……………………………………………………………………………………………………………………

На шхуне начали беспокоиться: выстрелы давно смолкли, а охотников не слыхать, не видать.

Стали вглядываться в тьму и прислушиваться к ночным звукам.

И, наконец, внимательное ухо брата Устина уловило отдаленный, едва слышный, человеческий вопль…

Живо в лодку!

И Устин, с работником на руле, выгибаясь на веслах, погнал свою лодку к устью.

Чем дальше они плыли, тем явственнее делались вопли о помощи.

«Пробежали» банку, вот и море, темное, волнующееся, с плывущими по нему белыми льдинами.

В это время крики с моря стали ослабевать, как бы уходя дальше, и, наконец, замолкли совсем…

Оробел Устин: — «Куда плыть, где искать? Пошел пока по взятому курсу».

Ему и в голову не приходило подумать о себе: их лодке грозила не меньшая опасность от волнения, которое усиливалось, а рулевой оказался плохим матросом, так что Устину пришлось самому править и лодкой на веслах, и давать указания рулевому.

Пробовали кричать, но и сами испугались своего голоса, потерявшегося тут же в этом огромном море.

Ответа… конечно, не было.

Скрип уключин, стук льдин в лодку, шум свежего ветра — вот все, что нарушало безмолвие этой страшной ночи, покрывшей черной мантией драму двух человеческих жизней…

………………………………………………………………………………………………………………

Вдруг, не веря своим глазам, Устин увидел на воде черные пятна!

Это были они, наши злополучные охотники, плавающие на своих утках…

Они уже потеряли способность кричать. Они уж находились в том переходном состоянии, граничащем с агонией и смертью, при котором люди теряют рассудок. Только еще проблески инстинкта борьбы за жизнь удерживали их головы кверху, не давая им склониться, чтобы не захлебнуться в окружающей соленой воде.

Приняв их на лодку (утки все полетели в море!), счастливый и радостный Устин, видя пред собою братьев еще живыми, сейчас же повернув лодку обратно, еще сильнее стал налегать на длинные толстые весла, так что они гнулись как трости: торопился скорее доставить потерпевших жестокую аварию дорогих пассажиров на шхуну.

Если обратный путь был более радостный, то он был и более опасный: встречное течение и ветер били в лоб, а льдины то-и-дело били в лодку, как железные тараны.

Долго ли до беды — как-раз течь будет!

Сознавая всю важность и опасность момента и ответственность своей роли в этом рейсе, Устин еще глубже «мочил» длинные весла и выгибал их дугою, зорко следя за тем, чтобы быть готовым к встречному валу или миновать опасную льдину…

Зычно он покрикивал на рулевого при малейшей его ошибке.

А «пассажиры», свалившись на дно лодки, лежали неподвижно, как два тюка, лишь тяжело дыша и по временам издавая стон и неясное бормотание.

И это было к лучшему: сиди они в лодке, они «парусили» бы на ветер, тем ослабляя ее ход. Да и полная их беспомощность давала верную гарантию, что они, в их бессознательном состоянии, не наделают бед.

Дыхание и стоны были для Устина доказательством, что они живы, и он мог более сосредоточенно отдаться своей ответственной и неимоверно тяжелой работе — бороться двумя лопатообразными палками с враждебными в данный момент силами природы.

Оставшийся на шхуне брат Александр, находясь в полной неизвестности, пожалуй, не меньше пережил душевных мук и страха за участь братьев и весь обратился в слух… И вот он, наконец, уловил крепкий голос Устина — это были его приказы рулевому… И Александр немедленно откликнулся радостным голосом.

Вот они и на шхуне…

Дома! Все страхи остались позади.

Когда ввели «утопленников» в теплую каюту с жарко накаленной железной печкой, то они прямо бросились на горячую печь и буквально попали бы «из воды, да в огонь», если бы их не успели удержать.

Они могли двигаться, что-то бормотали, смотрели широко открытыми глазами, но им взглянуть в глаза было страшно: зрачки настолько расширились, что закрыли собой весь пигмент радужного пятна, а на лице их отражался неописуемый ужас!

И неудивительно, — при этих данных все предметы им казались огромными и потому страшными.

Когда их начали оттирать, то выяснилось, что, пока растирали подошвы ног, к ним возвращалось сознание, и они говорили «как следует», а когда прекращали — опять впадали в беспамятство, и начинался бред.

Но все-таки к утру привели их в чувство, и они уснули здоровым крепким сном.

Да, такая ванна и пережитые ужасы могли иметь серьезные последствия, начиная с нервной горячки, тифа, чахотки и пр.

На следующий день проснулись с болью во всем теле: болела кожа от усиленного «не за страх, а за совесть» растирания!

К вечеру же… пошли на охоту, достав в соседней деревушке два ружья вместо своих, утопленных в море.

Ведь это был их хлеб!

Нужно полагать, что крепкие люди — охотники рассуждают, придерживаясь старинной пословицы: чем ушибся — тем и лечись.

Холодно и жутко в тайге зимою, а в особенности ночью, да еще в пургу.

Белые столбы мелкого колючего снега бешено носятся и кружатся между деревьями, образуя новые сугробы, на поверхности которых завтра можно увидеть, как отпечаталось движение снежных вихрей в виде затейливого волнистого рисунка.

Начало января. Новолуние. В это время бывают темные ночи, но в таком снежном хаосе и самая тьма ночная делается белой. Настоящая белая тьма!

Снежные столбы разгулявшейся метели.

У косогора, в гуще полумертвого от зимней стужи лиственного, теперь голого леса, куда как бы убежали все ночные тени, спасаясь от ненавистной им «белой тьмы», светится, как волчий глаз, красным огоньком крошечное оконце в маленькой землянке — сказочной избушке на курьих ножках.

Снежные столбы разгулявшейся метели, как белые призраки, точно сознательно набрасываются на это дерзкое человеческое жилье, покрывая его облаками сухого снега, как саваном.

Пугливому воображению представляется, что кто-то живой и страшный мечется в вихре бури, то хоронясь, то быстро кидаясь для нападения.

Как ни мал свет из крошечного оконца, но он говорит об уюте, о тепле, о людях, об отдыхе…

Он говорит, что тут есть жизнь.

Огонь — эмблема жизни!

Думается, что, может-быть, нигде не оценят его так высоко, как в тайге в бурную ночь…

……………………………………………………………………………………………………………

Это было зимовье известных охотников, братьев Худяковых, — их охотничья база во время зимнего промысла.

Братья Худяковы — их всех было шестеро — выделялись как исключительно искусные стрелки из винтовки.