Олег Смирнов - Свеча не угаснет

— Докладываю, ротный. — Комбат по-прежнему разговорчив и вроде бы весел. — Я ведь тоже загорал. Малость. Больше недосуг… Мой Хайруллин говорит: «Товарищ комбат, и нас в госпитале выволакивали на солнце, раны шибче заживали…»

— Точняк говорит Хайруллин, — сказал неразговорчивый Зуенок.

— Загар вообще полезен. Облучение ультрафиолетовыми лучами, — с забавной важностью произнесла санинструкторша.

— Ну вот видите: ультрафиолетовые! — И Колотилин снова сощурился.

— Разрешите одеваться, товарищ капитан? — спросил Воронков, перекладывая бинт из руки в руку.

— Валяйте.

— Товарищ лейтенант, а вам рану выставлять не надо, солнце может обжечь кожу. Из-за мази, — сказала санинструкторша.

— Кгм! — громоподобно кашлянул Белоус: я, мол, предупреждал, да лейтенант не послушался.

— Ты что, Дмитро, простыл, пока загорал? Землица сырая?

— Землица не сырая, товарищ лейтенант! — И Белоус запрыгал на одной ноге, другою стремясь попасть в штанину.

— Товарищ капитан, — сказал Воронков. — Сейчас Зуенка направляю на ремонт землянки санинструктора.

— Давай, давай.

— Товарищ лейтенант! — сказал Яремчук. — Дозвольте и мне… на подсобу Зуенку. Вдвох быстрей склепаем.

— Согласен.

— Ротный, не забудь: к двенадцати ноль-ноль на НП. Как штык!

— Не забуду, товарищ капитан.

— Я тоже туда… Но сперва провожу Свету… Пошли?

Она кивнула, и Воронкову почудилось, что кивнула не Колотилину, а ему, прощаясь. Персонально? Зачем, к чему? Он в этом не нуждается — чтоб персонально. Он ей симпатизирует, не больше того. Больше быть не может, потому что была Оксана. А для него, пожалуй, и есть. Есть Оксана, живет, тревожит, зовет к себе, как будто никакого капитана медицинской службы Ривина и не существовало на свете. А может, и Ривин погиб тогда при бомбежке госпиталя? Все может быть.

Он посмотрел вслед уходившим Свете Лядовой и капитану Колотилину. Они спускались по чуть намеченной в травах стежке, впереди санинструкторша, позади комбат, закрывая ее своей широкоплечей, массивной фигурой. Но на поворотах Лядова словно выныривала из-за него, и Воронкову накоротке виделась со спины юная, симпатичная женщина, быть может — девушка. Ну что тебе, девушка, делать на войне среди крови и страданий, среди сурового быта и сурового мужичья?

Когда ветки волчьей ягоды сомкнулись за Лядовой и Колотилиным, лейтенант Воронков отвернулся и начал неумело бинтовать голень. Дмитро Белоус немедля вмешался:

— Товарищ лейтенант, ну не так же… Разрешите!

Однако и он забинтовал не лучшим образом. Впрочем, оглядел дело рук своих с удовольствием:

— Дуже гарно! В переводе: очень хорошо! А, товарищ лейтенант?

— Замечательно. Спасибо, Дмитро.

Оделись, обулись, скатали шинели и плащ-палатки: курорт на сегодня кончился. А поваляться бы еще на солнечной полянке — нехудо! Теплынь размаривает, нагретые сосны и травы дурманят, навевают сонливость. И тишина вокруг небывалая — лесная, болотная, довоенная. Жужжат мухи, стригут смолистый, переливающийся воздух бабочки, стрекозы, неведомая пичуга попискивает в кустарнике. А над всем этим — летнее, с выцветшей синевой, без единого облачка, небо, и в небе том висит немецкая «рама», высматривает, вынюхивает сверху: что тут у вас на земле и не пора ли шарахнуть по этой солнечной поляночке из дальнобойных?

Зуенок и Яремчук, прихватив припасенные загодя топор, молоток, гвозди, стекло, отправились в землянку санинструкторши, остальных Воронков услал в расположение, — там тоже есть делишки: убрать в землянке, почистить оружие, простирнуть носовые платки, подворотнички, портянки, подежурить в траншее, а удастся, и вздремнуть на нарах до обеда. Сам пошагал по ходу сообщения, по траншее: хозяин обходит дозором свои владения — что и как. И конечно, понаблюдал за немцами — что и как? Нормально. Тихо, безлюдно. Оборона будто вымерла.

Он мельком подумал: настанет же время, когда передний край обороны действительно будет безлюдным. Грянет мир, и здесь будут появляться разве что экскурсии: мирные люди захотят в поучение себе оглядеть места, где обитали люди воевавшие. Да и сами бывшие военные тоже смогут навестить клочок земли, где они были молоды, смелы и честны и где хоронили своих товарищей, еще более молодых, смелых и честных. Ах, Воронков, Воронков, не зря же ты окончил десятилетку почти отличником: по всем предметам «отлично», лишь по физике и химии «хорошо», — грамотный, стало быть, можешь философствовать или умствовать, что одно и то же.

Комбата на наблюдательном пункте еще не было. Так сказать, взамен — неизменный и незаменимый Хайруллин и рябоватый телефонист-армянин с аппаратом. Ординарец лихо пристукнул задниками сапог, козырнул, вкрадчиво спросил:

— Перекусить не желаете, товарищ лейтенант?

— Что-то не хочется…

— Ну? Пожалеете! — загадочно сказал Хайруллин.

— А что у тебя?

— Жареная конина! Вчера опять лошадь убило. Так я запас себе сделал, я же свиную тушенку не ем…

— Почему? — Воронков спросил, а потом скумекал: неуместный, обидный вопрос.

— Я же татарин! Правоверный мусульманин… Так хотите конины? Сооружу бутерброд, чаек есть…

— Давай, Галимзян! — азартно, даже с воодушевлением воскликнул Воронков. — До обеда еще далеко!

— Даю, лейтенант.

Через пяток минут Воронков уминал жареную конину, распластанную на пшеничной пайке, запивая сладким теплым чаем. Вкуснотища! Вот подфартило, так подфартило!

Хайруллин меж тем был щедрым до конца, спросивши:

— А ты, Ромео, желаешь?

Связист-армянин только чмокнул толстыми темными губами. Хайруллин сказал:

— Ясно. — И сварганил такой роскошный бутерброд и телефонисту. — Рубай, Ромео!

Ромео зарубал. А Воронков уже дорубал и потому спросил телефониста:

— Тебя отчего так зовут?

— Как?

— Ну, Ромео…

— Родители нарекли… А что плохо звучит — Ромео Мурадян?

— Неплохо звучит… Но я подумал… — Воронков замялся. — Подумал: товарищи прозвали… как влюбленного… шутят…

— Товарищи шутят над моим длинным носом. Говорят: у тебя руль! А вообще, товарищ лейтенант, у нас в Ереване полно этих Ромео. И Джульетт! Любим красивые имена! Полным-полно Аид, Сюзанн, Вальтеров, Гамлетов, Альфредов, Сильв, Робертов, Виолетт… и так далее, товарищ лейтенант!

— М-да, красиво, — озадаченно произнес Воронков.

— Еще как! На селе, правда, попроще. Сурен, Саркис, Самвел, Арташес, Аветис, Мартирос, Карапет, Вартан…

— Да ты кончишь сегодня? — спросил Хайруллин.

— Обязательно! Акоп, Хачатур, Анют, Вазген, Гурген, Арутюн, Геворг, Гарегин, Погос, Арам… да я сам по отчеству Арамович.

— Значит, Ромео Арамович?

— Угадали, товарищ лейтенант! А женские имена у нас на селе такие: Ануш, Грануш, Татевик, Варсеник, Лусик…