Елена Быкова - Большая Ордынка

Первые дни погибали от жары. Задул афганец, понес тучи раскаленного песка.

На Аллочку жалко было смотреть. В голубом платье в горох, с открытыми плечами, худенькими бледными руками, она была похожа на цветок — парниковый, слабенький, хрупкий, вот-вот переломится в талии, но в работе не отставала от других. Когда пришла из Москвы машина с оборудованием, Аллочка вместе с мужчинами разгружала ее, таскала вьючные ящики. А когда разместились в лаборатории, она — новый коллектор — целые дни в солоноватой воде мыла бутылки для будущих проб.

Мы отправились в горы Копет-Дага.

Сборы закончились, — кажется, ничего не забыли. Забрались в кузов «ГАЗ-63». Зиновия Ивановна, как старшая по возрасту, пользуется обычной своей привилегией — усаживается в кабину с Виктором.

Виктор — новый шофер. Зиновия Ивановна посматривает на него не слишком одобрительно.

Наконец тронулись в путь. Надо спешить, чтобы засветло добраться до селения. Едем быстро. Ветер дует будто из настежь распахнутых печей.

Вот и селение Даната. Надо запастись пресной водой на дорогу. Подъезжаем к роднику, отвязываем бочку, наполняем водой, умываемся, пьем.

Детвора повысыпала, обступила машину. Застенчивые женщины выглядывают из кибиток, живописные, в национальных костюмах. Фотографируем. Молодой парень подбегает к нам, тащит за собой малыша.

— Сфотографируйте, — говорит, — мой брат!

Карапуз совсем еще крохотный.

— Пожалуйста, сфотографируйте. Вот он у нас какой! — показывает нам ручонки карапуза. У малыша на каждой ручке по шесть пальчиков. Брат улыбается гордо: — Будет счастливым! А я нет.

— Вы тоже будете счастливым, — говорит Аллочка, — я вас вдвоем сфотографирую. Становитесь как следует.

— Меня не надо, я нет.

Но Аллочка уже щелкнула. Мальчишки тормошат малыша, смеются. И Аллочка смеется. В коротких брючках, сама похожа на мальчишку — тоненькая, маленькая.

Брат мальчика зовет нас к себе.

— Чал, чал, угощаю, — говорит он.

С чалом мы уже знакомы. Это кислое верблюжье молоко. Ничто так не освежает в жару.

— Возьми посуду, всем налью, — обращается он к Аллочке. Но Аллочка не решается идти.

— Иди, иди, не стесняйся. — Виктор достает большую кастрюлю и сует ее Аллочке. — Дают — бери.

Едем дальше. Стемнело. Спала жара. В кузове машины даже прохладно. Нам хочется еще вырваться вперед, и потому не останавливаемся на ночлег.

— Ну, нравится тебе в Туркмении? — спрашивает Володя Аллочку.

— Нравится… — мечтательно произносит она. — А тебе?

— Мне?.. Все началось у меня с Туркмении, все с ней связано — первая экспедиция, почти вся моя диссертация.

Ночью в пути таинственней и интересней. Пески кажутся снегом — так белы. Кусты саксаула как елочки. Будто едешь зимой по Подмосковью. Конца-краю нет снеговой равнине. Простор. Тишина.

— Вы очень любите свою специальность? — спрашиваю я Володю.

— Да, люблю. Мне хотелось быть штурманом дальнего плавания. В морское училище не приняли — близорукость. Тогда я пошел в геологию. Но человек не может даже представить, как интересна его специальность, пока не узнает ее как следует, до конца. Тебе холодно? — обращается он к Аллочке. — Что ты сжалась? Хочешь, дам тебе ватник?

— Нет, нет мне не холодно. Я просто любуюсь дорогой.

Взошла луна. Посветлело. Аллочка смотрит вперед. Лицо у нее голубое, почти прозрачное.

— А вы, Аллочка, почему выбрали этот факультет?

Аллочка повернулась ко мне, улыбается.

— Почему? — спрашиваю я.

— Как бы вам сказать? Очень нравилось здание университета. Хотелось там учиться… Совсем не знала, куда идти. Химия не привлекала. Математику вообще ненавижу. Здание очень понравилось…

— Но почему же факультет выбрали этот?

— Теперь даже стыдно признаться… Один знакомый мальчик мне сказал, что все хорошенькие девочки учатся на геологическом. Вот я и решила.

— Ну знаешь, это здорово! — возмущенно восклицает Володя. — Хороша! Значит, ты воображаешь, что очень хорошенькая?

— Не очень, но все-таки ничего, — отвечает Аллочка.

— Дура! — произносит Володя.

— Володя, как не стыдно? Вы же начальник, — останавливаю я.

— Дура, говорю, — повторяет он.

Аллочка не обижается. Смотрит вперед на дорогу. На губах улыбка, туманная, неясная.

Странная девочка. Она работает в нашем институте, в другом отделе. Я часто удивляюсь, глядя на нее. Отсутствующий взгляд, локоны по плечам, движения как у манекенщицы — будто позирует.

Когда в Москве Володя сказал, что берет ее в Туркмению, я испугалась.

— Что она будет делать?

— Вы ее не знаете. Справится.

Остановились. Виктор устал. Сколько же можно гнать машину. Зиновию Ивановну совсем укачало.

Ужинать не стали, не захотели возиться. Съели арбуз. Расставили раскладушки возле машины, улеглись. Луна ушла. Млечный Путь сияет, будто его отмыли.

— Вы знаете, — говорит Володя, — что такое Млечный Путь? У туркменов есть легенда. Слышали? Белая верблюдица Майя прошла по небу и накапала своим молоком. Правда, красиво?

— Значит, выходит, Млечный Путь это вроде чала будет. Так, что ли, я понял? Спокойной вам ночи, — говорит Виктор.

Но ночь не была спокойной. Проснулись от ветра. Он налетел мгновенно, принес тучи песка. Мы забрались в спальные мешки, укрылись с головой. Ветер пробивал насквозь. Стало холодно. Мы совсем промерзли и перебрались в кузов. В машине, под тентом, было теплее.

Аллочка в углу засветила фонарик.

— Что это ты? — спрашивает Володя.

— Так, ничего.

— Имей в виду, запасных батареек нет.

Аллочка молчит, не отвечает. Отгородилась от всех, уселась на спальном мешке, не тушит фонарик.

— Может быть, ей плохо? — забеспокоилась Зиновия Ивановна. Заглянула к Аллочке в уголок и улеглась злая-презлая. — Локоны накручивает на бигуди. Нашла время. Глупости.

— Но почему же? Время не совсем подходящее, но, по-моему, мило, — примирительно произношу я.

— В вашем духе, — отвечает Зиновия Ивановна и отворачивается.

К утру ветер стих, и солнце стало припекать. Встали невыспавшиеся, голодные. Особенно Володя был не в духе. Он не любил не высыпаться. Полили друг другу, умылись.

Кое-как закусили и отправились в путь.

Сперва дорога была приличной. Но потом началось что-то невероятное, Нас подкидывало, встряхивало, бросало во все стороны. Мы задыхались в облаке пыли. Она слепила глаза, налипала повсюду. Мокрые от жары, мы держались друг за друга, чтобы не вылететь из кузова, — сплошные рытвины, ямы. Хорошо, если пять километров мы делали за час.

Многострадальный «ГАЗ» тянул из последних сил. Закипала вода в радиаторе. За два года, что он нам служит, мы успели полюбить его. Есть что-то одухотворенное в машине, особенно экспедиционной. Она и помощник и дом.