Елена Быкова - Большая Ордынка

А кто все уладил, кто все отрегулировал? Чиж!.. Он рассказал ей все, как было. Она во все вникла и во всем его разубедила. Как по полочкам разложила. Говорит:

— Вы не правы. Нельзя так поступать. Вы и сына, и девочку его обидели. А главное жену. Ей и так с вами немало досталось. Устала она. Дома вам больше надо бывать. А мать всегда будет на стороне ребенка. Возьмите хоть мою маму… А потом, ничего же ведь и не произошло! Понятия смещаются. Ведь меня вы не осуждаете за то, что с первого раза вас у себя оставила? Нет?!

— Тебя, нет. Себя, да.

— Так в чем же вы виноваты? Разве вы чем-нибудь меня обидели?

— Конечно!

— Чем же?

— Да тем, что стар для тебя.

— Но это же не ваша вина.

— А чья же?!

— Ничья. Никто в этом не виноват. Время, что быстро бежит.

— Значит, хочешь мне и это списать? Нет, Чиж, не выйдет. Ты у меня на совести, и от этого мне никуда не уйти.

— Ради бога, не думайте об этом. Не обижайте меня. Мне очень хорошо с вами, и ничего лучшего я не хочу.

— Пока, птичка, пока.

— Ну и что же, что пока. Это мама моя все о завтрашнем дне печется, а еще больше бабушка.

Вот как она ему ответила. Чиж, настоящий Чиж. А что у нее на душе? Да разве узнаешь. Не заглянешь ведь туда.

Бежать он должен, бежать из этого окружения. Хоть под пулеметный огонь…

Какое же тут геройство? Вот тебе и легендарный цветок! Набираем их целыми охапками.

— А может быть, это совсем не эдельвейсы?.. — сомневается Лена.

— Они! Я видела их на картинке, а потом Афанасий Иванович сказал, именно здесь. Он знает, — уверяет Лера.

шепчет она.

Желтовато-серые, высотой и размером с полевую ромашку, лохматые и закрученные, они как хризантемы из войлока. Чем ниже к реке, тем цветок становится мельче и четче, а стебель короче. На самом берегу Аравшана он похож на серебристо-плюшевую звездочку с черной сердцевиной и всего с палец величиной. Какое разнообразие формы!

Лера и Лена ползают по склонам.

— Не будьте такими жадными. Зачем вам столько? — говорю я.

Остановить их невозможно.

В общем-то довольно невзрачный цветок. Но что значит репутация! Для цветов и женщин она важнее красоты.

Забираем рюкзаки с пробами и направляемся к лошадям. Бедненькие заждались, переминаются с ноги на ногу. Укрепляем рюкзаки, садимся. Теперь это получается у нас совсем легко. Лошади и стихи стали нашим бытом. Лена, та вообще уже скачет, как джигит, да и Лера чертовски смела.

— Чу, чу! — подгоняют они лошадей по-киргизски.

Горная тропа. Каменистая, узкая, обрывчатая, она вьется все вверх и вверх.

Удивительное доверие к лошади, ощущаю полное единство с ней, свою неотделимость от нее. Тепло ее тела, входящее в меня, еще усиливает это чувство. На ее спине ты поверх всего. Снега вокруг, скалы прошнурованы ручьями, зеленый Аравшан шумит внизу, и все это приемлешь без растраты сил на шагание, и только взмокшие бока лошади и частое ее дыхание говорят о том, как крут и труден подъем. Глажу ее.

— Милая моя, лошадка, унеси меня повыше от всего, что осталось позади.

Решила ни о чем не вспоминать и все возвращаюсь к тому же… А, ничего. Природа, люди, работа — помогут, защитят от обиды, что тебя разлюбили.

Опять поскакали.

— Чу, чу! — кричит Лена.

— Чу, чу! — повторяет Лера. Они несутся галопом, а я кричу им вслед:

— Поберегите потенциометр, сумасшедшие! Разобьете бутылки!.. — И тоже скачу на своем Буланом. Он мой, и я уже привыкла к нему. А давно ли села в первый раз. Это было очень смешно.

…В Теплоключинку приехали вдвоем с Ириной рано, восьми еще не было. Народу у правления колхоза собралось уже порядочно, и все подходят. О каждом спрашиваем:

— Это не председатель?

Нет, не он. Ждем.

Во Фрунзе в геологическом управлении нас напугали:

— Лошадей? Чего захотели! По перечислению платить? Да кто вам их даст? Во время-то уборки? И не надейтесь.

Надейся не надейся, а делать нечего. Подняться на три тысячи восемьсот метров с одиннадцатью вьючными ящиками без лошадей невозможно.

Одеваемся получше. Какие уж там наряды у нас в экспедициях, но все-таки. Надо уломать председателя. У меня все надежды на Ирину, уж очень хороша собой. Думаю, никто не устоит, ни один председатель.

Действую, как режиссер:

— Уговаривать буду я. А вы только смотрите, крутите глазами, и все.

Глаза у Ирины необыкновенные. И вся она врубелевская. Но только откроет рот, сразу же теряется это демонско-космически-лилово-сиреневое наваждение — страшно громко говорит.

Ровно в восемь председатель появляется. Мои режиссерские замыслы явно проваливаются. Пожилой, щупленький, бесцветный, идет медленно, размеренной походочкой. Поздоровался со всеми, посмотрел поверх нас.

Мы в кабинет за ним. С ходу выпаливаю нашу просьбу:

— Мы из Москвы, геологи, четыре женщины… Должны исследовать термальные воды Алтын-Аравшана. С нами оборудование, реактивы… Необходимы лошади.

Слушает абсолютно бесстрастно.

— Погодите, погодите. Разберемся, Присядьте.

Сели. Народу набрался полный кабинет, и у каждого свое дело.

— Так вот, Анатолий, — говорит председатель конопатому парню, — надо смело браться. Мы тебя считаем лучшим. Комсомольцы — первое дело. Митька тебе не помогает? Поможет. Комбайн на ходу, новый, с измельчителем. Это же золотая машина! Ты же универсал. Трудностей будет сколько угодно. Но там, где их нет, там и работать неинтересно. Вы помните, как Сашка на том ЗИЛе? — обращается он уже к другим. — Винтил, винтил. Бензин кончился, а он вал разбирать. А потом получилось, разнюхал и уже ничего не боится. Давай, Анатолий, нельзя терять время. А вам что? — обращается он к старухе. — Вы чьи будете?

— Я ни к кому не приписана.

— Пойдите к бригадиру. Скажите, зерно вам нужно. Слышите? Он выпишет.

— Спасибо, спасибо.

— Вызовите-ка завхоза. Тебе чего, Саша? На приемный захотел? Не забалуешь? Смотри, а то разом прогоним тебя.

Звонит телефон.

— Грузить силос? Да. Берите машину. Студентов перекинуть на свеклу. Да, да, ничего не могу сделать. Мак надо резать, — он вешает трубку.

Обращается ко всем:

— Вчера на бюро нас предупреждали, что ящур появился.

Опять телефон:

— Стрижка началась? Очень хорошо. Вот ученики учатся, подсчитайте, сколько им за стрижку, надо их заинтересовать.

В кабинет входит женщина.

— Почему, Мария, мяса нет? Как так получилось? Люди на полях должны быть сыты. Ты же завхоз, сердце колхоза. Почему студенты остались голодные? А ты, если понимаешь дело, знаешь — все на бюро, ты один остался здесь. Быка бы раз — и зарезал. Накормил людей. Надо решать самому, хорошо надо решать.