Альберт Гурулев - Осенний светлый день

Мотор завелся сразу. Мы поплыли. И теперь только бы выдержать направление. И вроде выдерживаем. Правда, туман, который там, на острове, показался нам не таким уж и плотным, здесь вдруг снова набрал силу. Куда бы ни повернул голову — перед глазами слепота.

Хорошо идет лодка. За кормой — пологий бурунный след. А это уже говорит о скорости. И чего это мы раньше не выплыли? — вон ведь как все просто. Нужно только выдержать направление. А держать точное направление короткое время — вон ведь скорость какая — совсем нетрудно.

Но скоро приходит беспокойство. Десять минут прошло — да нет, даже больше прошло — а берега все еще не видно.

И еще пять минут прошло.

А потом мы перестали следить за временем, мы просто гнали лодку вперед сквозь бельмастый туман и надеялись теперь лишь на привычное «авось». Но и надежда на «авось» убывала с каждой минутой: по нашим подсчетам, скоро должен кончиться бензин. Валентин уже дважды поднимал бачок, прислушивался к взбулькиванию и сокрушенно качал головой. Мы было уже совсем собрались выключить мотор — когда развеется туман, бензин нам очень понадобится — но чуть в стороне от курса лодки туман заметно потемнел, и стали вырисовываться размытые контуры деревьев.

— Земля, — закричал Валентин не менее радостно, чем матрос Колумба, узревший Америку.

На берегу под тальниковыми кустами стоял мужичок в брезентовом плаще и с интересом смотрел на нас.

— А я вас давно слышу, — сказал мужичок, как только мы заглушили мотор. — Кругами вы ходили. Я уж кричал вам. Да где там, разве докричишься?

— Это куда ж мы приплыли? Выше деревни мы пристали или ниже?

Мужичок непонимающе смотрел на Валентина.

— Так на острове ж мы. А в деревню вон туда, — и показал в туман.

— Что-то ты путаешь, паря.

— А чего мне путать. Я тут и ночевал.

Но Валентин никак не хочет смириться.

Братское море — новое еще море, и бывшие холмы, ставшие теперь островами, еще не имеют устоявшихся общепризнанных имен. Каждый охотник и рыбак дает им пока свои названия, для собственного обихода. Мир в этих краях еще молод, как на другой день после сотворения.

— Не-ет, ты постой. Это на каком же таком острове?

Валентин и мужичок разговаривают громко, чуть даже нервно, чертят на песке карту. Наконец, голоса становятся спокойнее. Истина установлена.

— На острове мы. Помнишь, я тебе показывал, — Валентин обращается ко мне, — остров, на котором старые сосны растут?

— Во-во, — поддакнул мужичок.

А время идет. Идет время. Валентин то и дело на часы смотрит.

— Не пойму я, чего вы блудили? — удивляется мужичок. — Сейчас я домой подамся. Хотите — вместе поплывем. Только держитесь следом, и все.

Услышав недоверие в моем голосе, мужичок сказал заносчиво:

— Будто первый раз.

Чтобы плыть, нам нужен был бензин: бачок совсем легкий стал, и на дне его лишь слабые всплески. Наш новый попутчик дал бензин не без душевной боли, с тяжелым скрипом, но все-таки дал.

— Вы только следом держитесь, — сказал он и завел на своей лодке мотор.

Лодка проводника очень быстро набрала скорость, и мы продержались за ее кормой очень недолго. Мы хоть не видели и не слышали лодку за шумом своего мотора, но уверенно продолжали идти следом: на спокойной воде широкая полоса воздушных пузырьков.

Но только вот какое дело: полоса вроде чуть влево клонит. А немного погодя пришла уверенность: проводник наш липовый, и мы опять не туда плывем.

— Глуши мотор!

Пока мы мешкали — глушить, не глушить мотор — туман в одном месте чуть потемнел, и мы опять увидели берег. Криков восторга при виде берега уже не было, и мы причалили лишь в надежде, что удастся определить, где мы находимся.

А берег странно знаком. Очень и очень знаком. Неподалеку от воды — старое кострище. И люди были здесь совсем недавно: костер был залит водой, но над пеплом еще дрожит слабый парок. А вот банка из-под консервов…

— С приездом, — говорит Валентин.

Я и сам вижу, что это место нашего табора. Вот здесь стояла палатка, вот здесь мы брали воду, а вот, кстати, и котелок, который мы как-то изловчились забыть.

— Самое время чайку попить. — Голос у Валентина веселый. Да и мне не грустно. Скорее, даже весело. И причина веселья, на первый взгляд, больше чем странная: не можем пробиться сквозь туман, не можем с ним совладать — вот и весело. А то все было как-то до будничности просто: и расстояние теперь — хоть до Чукотки — не расстояние, и погода теперь, особенно в городе, почти не замечается, а тут тебе на — бьемся с туманом около самой деревни и пробиться не можем.

Потом уже, в городе, рассказал я об этом случае своему старому приятелю.

— Старик, — сказал он мне, — ты лучше послушай, что я тебе расскажу… Вот Ангара у нас. И всегда я ее воспринимал как декорацию. Не больше. Ну течет, цвет от погоды меняет, трамвайчики беленькие по ней, по реке, бегают. Если не декорация — то кино. А вот недавно сели мы в лодку семь человек — кого бояться — ну и перевернулись. Катер нас спасал. Вот тогда-то я и понял, что Ангара и могучая, и глубокая, и стремительная, и бесконечная. С тех пор я смотрю на Ангару новыми глазами. И эта новая Ангара мне больше нравится. Интересной она стала, живой. Вот как-то так.

Найда — лайка. Может быть, не чистой породы, но лайка. Определить, чистой породы или не чистой, трудно: ее еще щенком нашли. Отсюда — Найда. Хвост, как и полагается лайке, колесом, острые ушки торчком, ну и — лает: на белку, на бурундука, на глухаря. Мастью Найда черная, с белыми чулками. Ростом маленькая, аккуратная. К людям Найда добрая, хозяину своему, Валентину, по-собачьи, не случайно говорят — «по-собачьи», предана. И нрав у Найды веселый.

Были последние числа апреля, лед на море еще как-то держался, но у берегов темнели широкие разводья. У Валентина выдались два свободных дня, и мы решили сбегать на ту сторону, за море: на той стороне, по словам Валентина, много косачиных и глухариных токов. Но охотиться мы не собирались, хотели только порыбачить со льда — и когда Найда увязалась за нами, Валентин не очень строго пытался ее прогнать. Найда это отлично поняла, с полчаса бежала нам вслед на большом расстоянии, а когда от дома стало далеко, догнала нас, приластилась и, как ни в чем не бывало, побежала впереди, как и положено уважающей себя собаке-лайке.

Через разводье, на берег, мы переправились на резиновой лодке. Собака, привыкшая доставать уток из ледяной воды, переплыла бы разводье сама, но Валентин позвал ее в лодку, и Найда, приняв это как особую милость, совсем пришла в хорошее настроение, облизала хозяину лицо, а выскочив на берег, распластываясь в беге, принялась описывать широкие круги.

День весенний, прозрачно голубой от неба и ожившей воды, в зыбкой зеленой дымке, дрожащей над просыпающейся тайгой. Днем Найда нам не мешала. А ночью с собакой так и совсем хорошо, предупредит, если кто будет подходить к костру.