Альберт Гурулев - Осенний светлый день

В березовой роще мы оказались не одни. Там, где роща переходит в сосновый бор, встретили двух грибников, Димкиных знакомцев. Димка представил мне их еще издали.

— Они братья. Вон, который длинный, Пашка. Он в четвертом классе учится.

Я слышу неудовольствие в Димкином голосе.

— Ты в ссоре с Пашкой?

— Да нет. Просто он такой… — И Димка неопределенно и не совсем дружелюбно машет рукой.

— Ну а второй как?

— Васька-то? Васька хороший. Маленький только, первоклашка.

Мы постепенно сближались с братьями, потом их скрыли кусты, я даже забыл о братьях, но внезапно кусты раздвинулись, и на крошечную желтую поляну вышел Васька. Я не разглядел его издали. И теперь смотрел на него во все глаза. Маленький пастушок? Да, скорее, Иванушка, братец сказочной Аленушки. Васька в длинной рубахе. Не хватает только витого шелкового пояска. Васька белоголов, синеглаз и круглолиц. И льется из Васькиных глаз радостная удивленная синь.

— Ди-има, — сказал Васька высоким и переливчатым голосом, — ты знаешь, где дятел живет? А я знаю. Хочешь, покажу?

Горло у Васьки по-птичьему трепещет, и кажется, там у него спрятана светлая серебряная свистулька.

— Ди-и-ма!

Димка наклоняет голову набок, смотрит заинтересованно.

— А где?

— Там. — Васька машет тонкой рукой в сторону высвеченных солнцем берез. — Я ви-идел. Краси-ивый такой.

Свистит переливами серебряная свистулька.

И я рад, что Димка встретился с Васькой и тому, что они рады друг другу.

Васька поднимает большой оранжевый лист.

— Посмотри-и, Ди-има!

По оранжевому листу медленно и сонно ползет букашка с яркими подкрылками. Димка трогает букашку тонкой и сухой травинкой, букашка поползла быстрее, подкрылки у нее затрепетали, и она без разбега, как вертолет, полетела к вершинам берез, к синему небу. Ребятишки проводили ее восторженными глазами, будто это они научили букашку летать.

— Ди-има!

Я слышу, как ребятишки говорят о только что улетевшей букашке, говорят хорошими и нужными словами и жалею, что не вспомнил этих слов, когда Димка нашел золотистого жука. А сейчас я эти слова вспомнил. Да, кажется, вспомнил.

А ребятишки ползли на коленях по опавшим березовым листьям, преследовали забредшего далеко от дома крупного муравья. Муравей ни на кого внимания не обращал, делал свое нелегкое дело, тащил какую-то живность домой. Муравей бросал добычу, подбегал к ней то слева, то справа, то отчаявшись, жилисто упираясь, тащил ее за собой волоком.

— Смотри-и, на помощь другой мураш прибежал…

Неподалеку я нашел еще одно семейство опят и срезал его. Появился Пашка. Деловой, быстрый. Он видел, как я срезал грибы и, пробегая мимо, толкнул Ваську ногой.

— Раззява!

Васька, не понимая, посмотрел на брата синими глазами.

— Ну его, — сказал Димка, когда Пашка снова исчез в кустах. — Зато он не видел ту красивую букашку, которая улетела.

— Он их уби-ивает, букашек.

— Пойдем с нами, — предлагает Димка.

Васька опасливо смотрит на кусты, за которыми исчез Пашка.

— Пойдем. А потом посмотрим, где дятел живет?

— Добро, — важно соглашается Димка.

От моря тянет легким ветром. Летят меж берез тонкие светлые нити паутины. Летят на паутинах в неведомые синие дали маленькие паучки-путешественники. Спешат за оставшиеся теплые дни посмотреть землю.

Корзинка у нас еще не полная. Но сейчас мы пойдем искать живущего в старом дупле красивого дятла. Дымятся белым туманом стволы берез, шуршит под ногами усохшая трава, синеет теплое небо над желтой рощей. Рядом идет Васька и посвистывает по-птичьи.

— Ди-има! Видел?

Тихо стелется над землей осенний светлый день.

Как только зашуршат в увядших травах предутренние заморозки, приходит время сбора опят.

Километрах в десяти от деревни, на заросшем старыми березами мысу, еще в прошлые годы присмотрели мы грибное место. Собрались поехать втроем — с Валентином и Светланой — но у Валентина находились неотложные дела, поездка откладывалась со дня на день и, наконец, опять-таки сославшись на крайнюю занятость, он заявил:

— Одни поезжайте. А то я раньше чем через неделю не освобожусь.

Легко сказать — поезжайте. Добраться до грибного места мы можем только на лодке, и уже одно это заставляло меня задуматься. Лодочный мотор я освоил совсем недавно. И даже не освоил, это сказано чересчур громко, а только научился его заводить и управлять им на ходу. Гордостью и вершиной моих технических знаний было умение вывинтить и зачистить пробки. Наше море, хоть оно и не совсем настоящее, а не любит шутить. Не дай бог волна… А тут еще Светлана. На ее помощь рассчитывать не приходится. Она всегда была уж очень какая-то домашняя и городская: боялась вымокнуть под дождем и, помнится, не любила ветер, опасалась, как бы солнце не обожгло лицо. К деревенскому своему дому приспосабливалась долго и тяжело: не могла привыкнуть, что нужно топить печи, заботиться о дровах, а воду приносить из колодца. И если налетит ветер и поднимется волна — страдающая от неудобств и страха Светлана сразу же превратится в тяжелую обузу.

— Чего тут плыть? Тридцать минут туда и тридцать обратно. И делать нечего. — Валентин пытался настроить меня на бодрый лад.

— А если мотор заглохнет?

— Лодку оставьте, а сами по берегу домой.

И мы решили плыть.

Лодка у Валентина в то время оставалась только одна, трехместная фанерная «Маринка», — большую рыбацкую еще в середине лета по недосмотру разбило в шторм о крутой берег.

На озерной тиши лодку лучше «Маринки» трудно придумать: и устойчивая, и быстроходная, и легкая. Ровно гудит мотор, стелется за лодкой пологий бурун, плывут мимо далекие зеленые берега, голубеют вода и небо. До заветного мыса мы добежали минут за тридцать, а то и того меньше. И все мои опасения уже казались ненужными, придуманными.

И я все делал правильно и уверенно. Вовремя уменьшал обороты мотора, хорошо провел лодку среди прибрежных топляков и коряг и в нужную секунду выключил мотор. И лодка плавно уткнулась в берег.

Очень красив лиственный лес в ясные и теплые дни того времени года, когда не поймешь то ли это конец лета, то ли начало осени. Березы еще в зелени, в расцвете жизненных сил, но на некоторых уже появилась первая, неяркая пока желтизна. Но лес уже как бы поредел, высветлился, и в нем теперь много просторнее.

Прямо от воды увидели семейство опят. Очень благополучное и многочисленное семейство. А чуть поодаль второе, третье, пятое. Господи, сколько же здесь грибов! И радостно, что грибов так много, и лес этот светлый жаль, жаль старые березы. Нелегко им приходится среди такого нашествия своих врагов — опят.

С шумом взлетели из березового подроста тетерева, замелькали среди белых деревьев. Я захватил с собой фотоаппарат в надежде сделать хорошие снимки, но вот не приготовился и даже не расчехлил камеру. Надо бы аппарат как ружье носить, всегда наготове, корил я себя, иначе зачем его вообще брать. Но тут же находил успокоительные слова: если заранее к работе не готов, не настроен, то внезапно взлетевшего тетерева вряд ли сфотографируешь. Правда, эти косачи вроде уж очень медленно летели. Вот уж верная пословица: та корова, которая сдохла, много молока давала.