Валентин Катаев - Белеет парус одинокий. Тетралогия

– Нет, только даром.

– С какой радости? Бери, чудак! Денежки на земле не валяются. Тем более что вы теперь нуждаетесь. По крайней мере, сможешь кое-что давать тете на базар.

Это подействовало на Петю. Он ясно представил себе, как в один прекрасный день он протягивает тете деньги и равнодушно говорит: «Да, я совсем забыл, тетечка… тут я заработал уроками немного денег, так, пожалуйста, возьмите их. Может быть, они вам пригодятся на базар».

– Ладно, – сказал Петя. – Буду с тобой заниматься. Только имей в виду: станешь лодырничать – тогда до свидания. Я даром денег брать не привык.

– А я их тоже не в дровах нашел, – сумрачно сказал Гаврик, и друзья расстались до воскресенья, когда был назначен первый урок.

Никогда еще Петя не готовился к своим собственным урокам в гимназии так тщательно, как к этому уроку с Гавриком, где ему впервые предстояло выступить в роли педагога. Полный гордости и сознания своей ответственности перед наукой, Петя сделал все возможное, чтобы не ударить лицом в грязь. Он замучил отца бесконечными вопросами из области сравнительной лингвистики. Он сделал кое-какие весьма важные выписки из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. В гимназии он неоднократно обращался к латинисту за разъяснениями по поводу некоторых параграфов латинского синтаксиса, что весьма удивило латиниста, который был не слишком высокого мнения о Петином прилежании. Петя очинил несколько карандашей, приготовил перья и чернила, вытер тряпкой папин письменный стол и поставил на него Павликин глобус, а также свой двадцатипятикратный микроскоп и небрежно разложил несколько толстых книг, что должно было придать обстановке строго академический характер и внушить Гаврику уважение к науке.

Василий Петрович после обеда поехал на кладбище. Тетя с Павликом пошли на выставку. Дуняша отпросилась к родственникам. Все благоприятствовало Пете. Оставшись один, он стал расхаживать по комнатам, как заправский педагог, заложив руки за спину и повторяя про себя вступительную часть своего первого урока. Нельзя сказать, чтобы он волновался, но он испытывал острое чувство уверенного в себе конькобежца перед выходом на лед.

Гаврик не заставил себя ожидать. Он появился точно в назначенное время. Было знаменательно, что он пришел не с черного хода, через кухню, как обычно хаживал в детстве, предварительно посвистев со двора в четыре пальца. Гаврик позвонил с парадного хода, сдержанно поздоровался и, сняв свое старенькое пальто в передней, пригладил перед зеркалом волосы маленькой костяной расческой. У него были чистые руки, и, прежде чем войти в комнаты, он аккуратно заправил под узкий ремешок сатиновую косоворотку с перламутровыми пуговичками. В обеих руках он держал, как бы торжественно нес перед собой, новую пятикопеечную тетрадь с выглядывающей розовой промокашкой и заложенным в нее новеньким карандашом. Петя молча провел приятеля в комнату и усадил за письменный стол как раз между микроскопом и глобусом, на которые Гаврик тревожно покосился.

– Значит, так, – сказал Петя очень строго, но вдруг сконфузился.

Он мужественно переждал припадок застенчивости и бодро начал снова:

– Значит, так. Латинский язык есть один из богатейших и могущественнейших в семье индоевропейских языков. Первоначально, подобно умбрскому и оскскому, он раньше принадлежал к группе главных наречий неэтрусского населения Средней Италии, как диалект жителей равнины Лациума, из среды которых выделились римляне. Понятно?

– Не, – сказал Гаврик, отрицательно качнув головой.

– Что же тебе непонятно?

– Которые главные наречия неэтрусского населения, – тщательно выговорил Гаврик, жалобно глядя на Петю.

– Ага. Хорошо. Потом поймешь. Это потому, что ты еще не привык. А пока пойдем дальше. Значит, так. В то время как языки остальных народов Италии – ну, там этрусков, япигов, лигуров… понятное дело, кроме родственных с латинянами умбров и сабеллов, – остались, так сказать, замкнутыми в пределах более или менее тесных областей, народными диалектами, – Петя сделал руками по воздуху очень красивый профессорский жест, обозначавший, что языки остальных народов Италии остались замкнутыми, – латинский язык благодаря римлянам не только превратился из диалекта в господствующий язык Италии, но и развился до степени языка литературного. – Петя многозначительно поднял вверх указательный палец. – Понятно тебе?

– Не! – повторил удрученно Гаврик и снова отрицательно потряс головой. – Ты мне, Петя, лучше сразу покажи ихний алфавит.

– Я сам знаю, что лучше, – сухо заметил Петя.

– А может быть, – сказал Гаврик, – которые эти самые этруски и япиги, то мы их потом будем проходить, а пока что ударим по самым латинским буквам, как их писать. Нет?

– Кто репетитор: я или ты?

– Допустим, ты.

– Так и слушайся меня.

– Я же слушаюсь, – покорно сказал Гаврик.

– В таком случае пойдем дальше, – сказал Петя, расхаживая по комнате, заложив за спину руки и наслаждаясь своим превосходством перед Гавриком и своей властью учителя. – Значит, так. Ну там, в общем, потом этот самый классический литературный латинский язык приблизительно через триста лет утратил свое господство и уступил, понимаешь ты, место народному латинскому языку, и так далее, и так далее, и тому подобное – одним словом, это все не так важно. – (Гаврик одобрительно кивнул головой.) – А важно, братец мой, то, что в конечном счете в этом самом латинском языке оказалось сначала двадцать букв, а потом прибавилось еще три буквы.

– Стало быть, двадцать три! – быстро и радостно подсказал Гаврик.

– Совершенно верно. Всего двадцать три буквы. Потом…

– А какие? – нетерпеливо спросил Гаврик.

– Не лезь поперек батьки в пекло! – сказал Петя традиционную поговорку гимназического учителя латинского языка, которому он все время незаметно для себя подражал. – Буквы латинского алфавита суть следующие. Записывай: А, В, С, D…

Гаврик встрепенулся и, послюнив карандаш, стал красиво выводить в тетрадке латинские буквы.

– Постой, чудак-человек, что же ты пишешь? Надо писать не русское «Б», а латинское.

– А какое латинское?

– Такое самое, как русское «В». Понял?

– Чего ж тут не понять!

– Сотри и напиши, как надо.

Гаврик вынул из кармана своих широких бобриковых штанов кусочек аккуратно завернутой в бумажку полустертой резинки «Слон» с оставшейся задней половинкой слона, стер русское «Б» и на его месте написал латинское «В».

– Впрочем, – сказал Петя, которому уже изрядно надоело преподавать, – ты пока тут переписывай латинский алфавит прямо из книжки, а я немножко разомнусь.

Гаврик стал покорно переписывать, а Петя стал разминаться, то есть гулять, заложив руки за спину, по квартире, и гулял до тех пор, пока не остановился в столовой перед буфетом. Как известно, все буфеты имеют для мальчиков особую притягательную силу. Редкий мальчик в состоянии пройти мимо буфета, не посмотрев, что там находится. Петя не составлял исключения, тем более что, уходя, тетя имела неосторожность сказать: