Владимир Успенский - Неизвестные солдаты, кн.1, 2

– Вот так и объясни секретарю.

– Объясню, конечно. – Игорь поставил пустой котелок, облизал ложку. – Ребятам скажи: за кашу спасибо.

– Передам поклон до земли. Тут вот еще подарочек, – подмигнул Рожков, вытаскивая из кармана коробку. – Шахматы тебе прислали. Решай тут задачки от скуки, а пока давай сгоняем пару партий до вечерней поверки…

Рожков ушел, когда раздался звук горна. Обещал навестить на следующий день или прислать кого-либо из ребят.

Наутро в лагере началось что-то непонятное. Роты не вышли на занятия. Всех командиров вызвали в штаб. Курсанты разгуливали по линейкам, спали в тени. Строили всевозможные предположения.

Часов в десять в палатку Игоря по-пластунски вполз раскрасневшийся, возбужденный Левка. Сказал весело:

– Давай шахматы, арестант. Чичас тебя на волю придут пущать.

– Что случилось?

– Долгожданная амнистия. Мученикам даруют свободу.

– Не скоморошничай, объясни толком.

– Кончилась наша учеба.

– Как это кончилась?

– Сейчас сам узнаешь.

Рожков схватил шахматы и исчез.

Скоро за Игорем прибежал старшина и приказал прямо с гауптвахты отправляться на построение. Курсантские роты выводились на плац. В палатках не осталось дневальных. Даже караул был снят и заменен красноармейцами хозяйственного взвода.

Начальник курсов объявил перед строем, что выпуск производится досрочно. Видимо, и для самого начальника это было неожиданностью. Он, любитель длинных речей, на этот раз не успел подготовиться и сказал всего несколько слов. После этого был зачитан приказ о присвоении званий младших политруков. Перед строем роты появился старшина с каской в руке. Каска была наполнена красными кубиками, каждый брал их оттуда. Строй сломался: кубики прикрепляли на петлицы друг другу.

– К делу ближе, – сказал Игорь. – Чего нас держать тут? Политграмоту знаем, стрелять научились. Такие лбы, а зазря хлеб едим.

– Страшно, – поежился Левка. – Да не на фронт страшно, – махнул он рукой, заметив удивление Игоря. – На фронт я со всей охотой. Страшно, понимаешь ли, к новым людям. Я в школе с комсомольцами работал, в институте. Ну, молодежь, наш возраст. А тут попадется дядя, который в отцы годится. С какой стороны к нему подойти?

– Я тоже этого опасаюсь, – согласился Игорь. – Вообще я выступать не мастак,. язык сохнет, когда надо речуху махать. Я, брат, на другое надеюсь. По приказу двести семьдесят – личным примером.

Большинство политруков получило назначение в Орловский военный округ. Люди огорчились – значит опять в тыл. Многие тут же писали рапорты с просьбой отправить на передовую или в части Резервного фронта. Но начальник курсов рассматривать рапорты отказался.

В час дня политруки на грузовиках выехали из лагеря. Москвичи надеялись, что их повезут через город. Если не забегут домой, то, может, хоть удастся позвонить по телефону с вокзала. Но машины ехали сначала на запад, потом, выбравшись с проселка на асфальтированное шоссе, повернули на юг.

– Все, ребята, свидание откладывается, – сказал Рожков. – Теперь до места без пересадки. Помашите пилотками родному городу, пошлите воздушные поцелуи своим девушкам. И давайте затянем что-нибудь сугубо служебное для успокоения нервов.

запел тонким, пронзительным голосом сосед Игоря. Ребята гаркнули привычно и дружно на мотив лермонтовского «Бородина»:

– Самое главное – подчинять обстоятельства себе и не попадать в их подчинение, – глубокомысленно произнес Левка Рожков.

Спели пару песен и умолкли. Передние грузовики подняли тучи пыли. Было уже не до пения: едва успевали отплевываться.

Игорь пролез вперед и стал возле кабины шофера, чтобы удобней было смотреть вокруг. Приближалась Тула, родные края.

В полях уже завершалась жатва, на гумнах высились желтые груды соломы. Бабы, закрыв лица платками, возили в телегах снопы. Попадались навстречу машины со свежим зерном. Иногда порывистый сухой ветер сбивал повисшую над дорогой пыль, приносил с гумен запах нагретой солнцем соломы, неповторимый запах созревших хлебов.

Возле штаба округа Игорь наткнулся на черного, горбоносого лейтенанта. «Магомаев!» Не сразу узнал его в форме. Красавец учитель будто помолодел. Всплеснул руками, закричал радостно:

– Булгаков?! Каким ветром? К нам? Вот это новость!

Потащил его в какую-то комнату, позвонил полковнику Ермакову. Степан Степанович сам приехал в штаб, на глазах у всех расцеловал Игоря.

– Сын, что ли? – спрашивали командиры.

– Сын не сын, а человек мне дорогой, – отвечал Степан Степанович, расчувствовавшийся так, что глаза повлажнели.

«Стареет», – подумал Игорь.

Булгаков, Рожков и еще восемь младших политруков по требованию Ермакова были направлены в его дивизию. В школе, в бывшей учительской, с ними побеседовал комиссар дивизии Ласточкин. Опросил, хорошо ли доехали. Поинтересовался, кто чем занимался до войны. Говорил комиссар с ними, как равный с равными. Молодые политруки почувствовали себя свободно, высказывали, не стесняясь, кто что хотел.

Тут же состоялось и распределение. Булгакову комиссар предложил остаться в подиве на комсомольской работе, но Игорь попросился в роту лейтенанта Магомаева. Объяснил, что в роте есть знакомые, а сам лейтенант всего два года назад учил его в школе.

– Добро, – согласился Ласточкин. – Среди земляков начинать легче. Но помните, Булгаков, народ там от тридцати лет и старше. Бывалый народ. Вы не только их воспитывайте, но старайтесь полезное для себя почерпнуть… А еще вот что, товарищи. Беритесь за дело смелей. Не стесняйтесь, обращайтесь за советом по любому вопросу. Требуйте, добивайтесь своего. Усвойте накрепко, что весь аппарат создан не только для того, чтобы направлять вас, но и чтобы помогать вам. Приходите в политотдел, шевелите инструкторов, меня берите за бока. Для нас это тоже полезно, чтобы среди бумаг не увязли.

Ласточкин пустил по кругу коробку «Казбека». Закурил вместе с политруками.

Свою первую политинформацию Игорь проводил в поле, в перерыве между занятиями. Красноармейцы сидели на земле, возле пересохшего ручейка. Булгаков принес с собой карту Европы, найденную в школьной кладовой, повесил ее на кусты. Почти все время смотрел на нее, избегая любопытных, изучающих взглядов бойцов. Хорошо еще, что было тут несколько знакомых – одуевцев, да позади всех полулежал на кочке лейтенант Магомаев.

Игорь к политинформации готовился тщательно, даже устроил генеральную репетицию: полностью произнес свою речь перед Левкой Рожковым. И сейчас говорил по памяти, но получалось совсем не так. Голос был какой-то чужой, напряженный. На политинформацию отводилось сорок минут, а Игорь заученно протараторил все за двадцать. Рассказал и про положение на фронте, и о ходе уборки урожая, и про трудовой героизм рабочих. И хотя слова его, взятые из газет, были правильны, а факты сами по себе интересны, он видел, что красноармейцы слушали равнодушно. Это было обидно. У Игоря горели уши. Сколько раз ему приходилось сдерживать зевоту на скучных беседах, на унылых лекциях. И он всегда по-мальчишески резко судил о людях, заставлявших скучать: не умеешь – не берись, иди тачки катать, больше пользы. А теперь, наверно, и о нем думают так же.