Владимир Успенский - Неизвестные солдаты, кн.1, 2

– Прикончит его, а? – спросил Игорь.

– А ты отвернись, – посоветовал Гришин. – Он других не трогает, только этих танкистов. Есть у него право такое.

Людей, которых немцы считали нужным привлечь к работе, обычно вызывали повестками в городскую управу. Там с ними беседовал бургомистр. А Ольгу Дьяконскую отвезли к самому коменданту. Приехал за ней маленький юркий унтер-офицер. Он, вероятно, был хорошо осведомлен, с кем имеет дело, так как сразу заговорил по-немецки. Ольга растерялась, засуетилась, собирая ребенка. Но унтер-офицер вежливо попросил оставить ребенка дома и пообещал не позже чем через час доставить ее обратно. Марфа Ивановна проводила Ольгу до машины, сунула в карман кусок сала, завернутый впопыхах в носовой платок.

Дьяконскую провели в большой, обставленный мягкой мебелью кабинет. Здесь стойко держался запах хороших духов. Из радиоприемника тихо звучала музыка. Встретил Ольгу высокий обер-лейтенант в сером мундире. Белокурые волосы его аккуратно причесаны, светлые глаза имели какой-то розоватый оттенок, как это бывает у кроликов. Офицер был бы привлекателен, если бы не слишком большой нос с тонкой кожей, который казался распухшим. Можно было подумать, что у офицера насморк.

Обер-лейтенант предложил сесть в кресло, протянул сигарету. Ольга отказалась Тогда немец без обиняков приступил к делу. Он, Фридрих Крумбах, комендант города, решился побеспокоить ее по следующим причинам. В комендатуре все известно о ней. Она приехала сюда из Москвы. Ее отец, генерал Дьяконский, боролся с большевиками и был расстрелян. А семья подверглась репрессиям.

В этом месте Ольга перебила Крумбаха.

– Отец сам был большевиком. Коммунистом, – подчеркнула она.

– Но его казнили. Значит, он выступал против власти?

– Мне неизвестно, против чего он выступал. И вообще это наши внутренние противоречия. Какое вам дело до них?

Ольга уже начала догадываться, зачем понадобилась немцам. И сейчас знала, что в любом случае она все равно заявила бы, что отец – убежденный коммунист. Вера в это была единственным источником, из которого она могла черпать силы для себя.

Обер-лейтенант сказал, что в конечном счете его мало интересуют мотивы, но факт есть факт. Он счастлив, что беседует с дочерью генерала, труды которого хорошо известны немцам. Лично сам он читал несколько статей генерала Дьяконского, в которых говорилось о массированном использовании бронетанковых сил. Кстати, Дьяконский был сторонником как раз той теории, которую создал Гейнц Гудериан: сам Крумбах имеет честь служить под командованием этого полководца.

Тут Ольга снова прервала обер-лейтенанта:

– Вы, вероятно, недостаточно осведомлены, а я хорошо знаю этот вопрос. Я много переводила отцу с немецкого, и в том числе написанное Гудерианом. Мой отец развил теорию массированного использования танков на шесть лет раньше Гудериана. Вряд ли вам известно, что во французской военной печати в ту пору была целая дискуссия. Там не одобрили новой теории, но пальма первенства была присуждена моему отцу.

– Не будем спорить, – вежливо улыбнулся Крумбах. – Мы отклонились от дела. Я уполномочен предложить вам сотрудничать с нами.

– В чем?

– Первое время будете работать переводчицей. Нам очень нужна хорошая переводчица. Но это только начало, – многозначительно произнес Крумбах.

– Я отказываюсь.

– Почему?

– Хотя бы потому, что у меня месячный ребенок.

– О, нам известно. Работа не будет отнимать много времени.

– Мой муж, отец моего ребенка, – политрук Красной Армии! – вызывающе сказала Ольга.

– И это мы тоже знаем. Но отец у вас был один, а мужей может быть много… Нет, нет, не обижайтесь, такова жизнь. Кроме того, извините меня, по нашим сведениям, этот политрук не является вашим законным супругом. Он просто… В общем для нас это не имеет значения… И не краснейте, пожалуйста, – засмеялся он. – Смущаясь, вы делаетесь неотразимой.

– Постарайтесь обойтись без затасканных комплиментов. – Ольга отвернулась, чувствуя, что теряет уверенность. Немец, может и не сознавая того, затронул ее больное место. – Я люблю мужа, и этого достаточно.

– Это ваше дело. Вы первая заговорили об этом, и я ответил. Еще раз предлагаю сотрудничать с нами. Не торопитесь с отказом, подумайте о последствиях и для себя, и для ребенка. Мы пришли навсегда. Рано или поздно вам придется выбирать: за или против. А это равносильно выбору между жизнью и смертью… Вы можете сделать успехи, большие успехи. Вы нужны нам.

– Я все поняла. Можно идти? – поднялась Ольга.

– Вы будете думать?

– Сомневаюсь.

– Подождем. Я вызову вас через неделю. Обер-лейтенант надел фуражку, намереваясь проводить Дьяконскую.

– Пожалуйста сюда, – предложил он, коснувшись ее руки, и вдруг спросил совсем другим голосом, мягко и заискивающе: – Вы не откажетесь как-нибудь поужинать со мной?

Ольга вздрогнула. В глубине души она со страхом ожидала подобного предложения.

– Нет, нет, – торопливо заговорил Крумбах, заметивший ее испуг. – Вы не поняли меня, совсем не поняли… Просто поужинать. Здесь тупеешь, в этой глуши, а вы такой интересный собеседник. Нам найдется о чем поболтать. Неужели вы верите, что все немецкие офицеры – подлецы и разбойники?

– Может быть, и не все.

– Уверяю вас. В наших войсках негодяев не больше, чем в других армиях мира. Кстати, наша пропаганда тоже готова утверждать, что коммунисты едят детей, слегка поджарив их на костре.

– Вы слишком откровенны со мной, – сказала Ольга. – Смотрите, не ошибитесь.

– Нет, я достаточно хорошо знаю людей. Я даже знаю, что через неделю вы не согласитесь работать у нас. Скажите, я прав?

– На этот раз да.

– Но я буду беседовать с вами еще и еще, пока вы не убедитесь, что предложение выгодное. Пойдемте, машина ждет вас.

– Нет, я пешком.

– Боитесь скомпрометировать себя в глазах местного общества? – понимающе усмехнулся Крумбах. – Привыкайте чувствовать разницу между собой и этими… – Он не договорил, посмотрел на Ольгу и пожал плечами. – Впрочем, дело ваше. Я привык уважать желания дам.

На крыльцо комендатуры Ольга вышла одна. Морозный воздух обжег разгоряченные щеки. Она глубоко вздохнула и, придерживая полы пальто, побежала по узкой, протоптанной в сугробах тропинке. Из окна второго этажа, прижавшись лбами к стеклу, смотрели ей вслед обер-лейтенант Крумбах и унтер-офицер Леман.

– Какая женщина! – прищелкивал языком Леман. – Какие ноги! А грудь! А волосы! Такую птичку нельзя упустить, мой командир… Поручите мне обделать дельце, и у вас останутся приятные воспоминания.

– Куддель, ты говоришь чепуху.

– О, мой командир, уж не затронула ли красавица краешек вашего сердца?