Михаил Анчаров - Как птица Гаруда

— Куда мне до него! — сказал я. — Мой вопрос будет еще примитивнее: кто вы?

Он выбил трубку о камень и сунул ее в карман.

— Замечательно вас выдрессировали, — сказал он. — Ну хорошо, я журналист. Человек. Какое это имеет значение: «Кто вы?» Неужели это важно?

— Важнее нет ничего.

— Мысль от этого не меняется, — сказал он. — Или вы считаете, что она меняется оттого, кто ее произносит, извините, выскажет?

— В самую точку. Потому и спрашиваю: кто вы?

— Я вам уже ответил.

— Вы себе-то ответить боитесь, а уж мне-то…

— Я думал, что вы интеллигентный человек…

— Ну что вы! — говорю. — Мои мечты дальше выпивки не простираются.

Он мгновенно сел.

— Так бы и сказали. Вот это по-русски. — Он оглядел всех и сказал высоким фальшивым голосом: — Куда же вы?…

И все сразу стали уходить в лес, обнимая друг друга за плечи и посмеиваясь.

Остались только мы с ним, Оля и Кротова.

— Будем пить на равных?… Или вам уже нельзя? — спросил он и достал из своего кофра виски «Белая лошадь».

— А вам? — спросил я и достал из пруда бутылку «Московской».

— О! — сказал он, отвинтил от термоса две крышки — одна под другой — два стакана — и стал разливать. — Сколько? — спросил он.

— До краев.

Он налил до края и осторожно протянул мне. Потом налил себе, глядя мне в глаза.

— Ну, вздрогнем, — сказал я и выпил стакан. Он побледнел, но выпил.

— У вас разбавляют? — спросил я.

Он только помотал головой. Тогда я налил два стакана своей и, постучав ими друг о друга, один протянул ему.

— Ну, вздрогнем, — сказал я. Он вздрогнул, но стакан взял.

Через пятнадцать минут у нас состоялся проблемный разговор.

Он мне кусок своего толкования жизни, а я ему — откуда толкование пошло — Шпенглер, — он мне другой, а я ему — Ницше, Штирнер. И так далее. Чувствовал я себя препаскудно, потому что ничего нового и я ему не говорил, а только взаимное сшибание спеси у нас было.

— Блистаешь начитанностью, — сказал он и задумался. — Или я?…

— Тебе видней, — говорю.

— Чарльз… — сказала Кротова, кивнув на меня с отвращением. — Он читал все.

— Не все, — сказал я. — Только то, что достал.

— Неважно, что он читал, — сказал Чарльз. — Важно — кто он?

— У нас с этого и началось, — говорю. — Кто вы?

— Ах, вот как? — сказал он. — Ладно. Слушай, старый, э-э…

— Хрыч… — подсказал я.

— Вот именно, — сказал он. — Сейчас я тебе про духовную суть всей вашей затеи… Коммунизм — это идея нищих… Богатые на нее не клюнут… А вы хотите, чтоб все разбогатели…

Одно и то же…

Конечно, я мог ему ответить, что коммунизм — это идея не нищих и не богатых, а идея согласования условий, но понимал слабость этого ответа, потому что согласия среди сытых трудней достичь, потому что сытому зачем усилия?

— Съел? — сказал он и захохотал. — И тогда все остановится… И опять все сначала… Поэтому наш путь реальный, а ваш — фантастика… Пусть уж хоть некоторые будут богатые… у кого сила или кому повезло… И это у нас знает каждый… и революции у нас никогда не будет.

Разговор опять опошлялся. А ведь что-то мелькнуло.

— Вы ее сами устроите, — сказал я.

— Мы?

— Вы существуете, пока есть покупатель. Как только он исчезнет — вам конец. Вам придется искусственно его создавать.

— А вам — работу, — сказал он.

Вот оно. Мелькнуло, пропало и снова вылезло. Гнал я от себя это, гнал, но оно не уходило. Потому что это было мне тогда вопросом вопросов — если отнять у человека производство, что останется делать человеку? А производить без толку — зачем?

Он понял, что попал.

— Вы в технике достигнете всего, — сказал он. — Как и мы. Бомба у вас уже есть… потом будут другие выдумки… Сначала автоматика, и оператор будет нажимать на кнопки, потом роботы, робототехника и компьютеры, это завтрашний день. А послезавтра они перейдут на биоэлектрическое управление… датчики снимут импульсы желаний, компьютеры их обработают, усилят, подадут на магнитную ленту, и роботы сделают остальное… И даже кнопки не понадобятся.

Он был прав. Это достижимо. Сапожников рассказывал еще и не такое.

— Допустим, что роботы сделают все, — сказал он.

— Все? — спрашиваю.

— То есть все, что традиционно считалось человеческим делом. Два-три поколения — и это будет сделано, — сказал он. — Назовем эти поколения «мы». Но потом родятся «они»… Ну хорошо, еще два-три поколения уйдет на очистку авгиевых конюшен прежней жизни. Но это все еще «мы». Но потом родятся «они»… Чем «они» будут заниматься в вашем мире?… Ходить с арфами и петь псалмы?

Действительно, что потом? Уговаривать друг друга духовно улучшаться? А до каких пор?… Неужели на земле станет делать нечего? Неужели человек рожден, чтобы решать проблемы, а в конечном счете одну — проблему безделья?

— Вот жизнь в вашем бесконечном раю, — сказал он и захохотал.

— А в вашем?

— А в нашем — жизнь коротка и потому — драка.

— Знаю, — сказал я. — В вашем раю рубят друг друга, но не помирая… Ты одну фантастическую бессмыслицу подменил другой… Ты фантаст.

— Нет, это ты фантаст… К черту… — сказал он. — Это жестокая реальность… Тебе меня не понять.

— Или наоборот, — сказал я.

— Вы хотите обойтись без аксиом, — сказал он. — Аксиома — это утверждение, которое определению не подлежит… Все остальное выводится из нее формально-логическим путем… Это знает любой ученик колледжа…

— А куда же девать открытие неведомого? — спросил я.

— Ну знаешь ли!

— Где у живого аксиомы? — спросил я. — Может, они есть, но неизвестны ни тебе, ни мне… Так какой же к черту формально-логический путь? Если перед нами неведомое?

Он захохотал, приблизив ко мне лицо и вглядываясь мне в глаза. Мы отражались друг у друга в зрачках, только были маленького размера.

Кротова взяла его за плечи.

— Убери ее… — попросил он не поворачивая головы. — Убери ее к черту…

И тут Кротова замахнулась на Олю, но я перехватил руку.

— Из-за тебя… — со свистом сказала ей Кротова. — Из-за тебя все… Привела… Ты все испортила… Ты понимаешь это?

— Я ее сейчас укушу, — сказал Чарльз.

Теперь мне пришлось его схватить поперек живота. Он захохотал.

— Мы похожи на фонтан, — сказал он.

— Петр Алексеевич… бежим отсюда! — весело сказала Оля.

— Они упадут… — сказал я.

Бедлам нарастал.

— Ваш рай не лучше нашего, — сказал он, дрыгая коленками и пытаясь устоять. — Оба нелепы… Но наш веселей… Вот и вся разница.

— Есть еще одна, — сказал я. — Ваш рай может закончиться одним взрывчиком на всех…

Он на секунду перестал бороться со мной и Кротовой и пинать кофр с техникой.

— Значит, надо искать Аксиому? — спросил он.

— А как же? — ответил я, и отпустил обоих. — Живую аксиому.