Александр Котов - БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

- Да, да! Теперь уже один. Совсем, совсем один, - тихо прошептал он, сокрушенно покачивая головой. - Только вы со мной, мои маленькие друзья! - нежно погладил Алехин деревянные фигурки. - Одни вы мне верны, да и я всегда любил вас! Все для вас бросил: карьеру юриста, родину, Надю… Вот и остался один: ни семьи, ни дома. Прожил всю жизнь скитальцем - вечные отели, поезда, турнирные залы. И всегда был одинок: и в славе и в падении. Одинок… Совсем, совсем одинок!…

Алехин вскочил с места, быстро зашагал по комнате.

- И все-таки я не кляну вас! Это злые люди придумали, будто Чигорин сжег перед смертью свои шахматы. Нелепость! Шахматы дают радость, свою, особую, ни с чем не сравнимую радость! Вас будут любить люди. Да, да, поймут и полюбят… Поймут и полюбят…

Подойдя к полке, он взял книгу. Это была «Сестра Керри», оставленная кем-то из постояльцев номера. Много раз перечитывал Алехин эту книгу. Его и раньше поражала сила и убедительность, с которой Драйзер обрисовал этапы постепенного обнищания человека, когда-то купавшегося в благополучии и довольстве, но тогда он считал, что причина падения героя книги - личная слабость, отсутствие воли и энергии в борьбе за жизнь. Теперь его собственный опыт убедил Алехина, что лестница жизни, крутая и непреодолимая при движении вверх, становится удивительно скользкой, когда человек летит по ней вниз.

«Стоит ли продолжать? - чуть слышно пробормотал Гарствуд и растянулся во всю длину…» Этими словами заканчивалась история человека, дошедшего в своем падении до самоубийства в ночлежном доме.

- А стоит ли мне продолжать? - вслух спросил себя Алехин. - В совершенно безнадежной позиции нужно сдаваться.

Да, да, сдаваться. Зачем терзать себя, продолжать мучения, котда можно покончить со всем одним ударом? Человек должен иметь достаточно мужества и воли, чтобы властно распорядиться своей судьбой. «Самоубийца похож на шахматного игрока, партия которого стоит плохо, и он, вместо того чтобы играть с удвоенным вниманием, предпочитает сдать ее, смешать фигуры», - пришли ему на память слова Толстого.

- Ты прав и не прав, великий знаток души человека! - пробормотал Алехин. - Ты говоришь - «партия стоит плохо». А если совсем безнадежно, как у меня теперь? Что тогда сделаешь даже с удвоенным вниманием? Ни проблеска, ни просвета!

И мысли его вновь - в который раз! - перебросились на собственную судьбу. «Что меня ждет? - думал он. - Суд, разбор грязных дел, состряпанных врагами. За что? Ну, играл в турнирах при фашистах! А что было делать?» И хотя даже в этот тяжелый момент он целиком оправдывал себя, все же где-то в глубине души его не покидало сознание собственной виновности. «А разве ты не дал оснований для обвинения? - спрашивал он себя. - Разве в твоем поведении не было такого, что заслуживает осуждения? Ну, признайся, разве не был ты доволен, когда вокруг твоего имени нацисты поднимали шумиху? «С нами чемпион мира! - кричали они. - Да здравствует чемпион мира!» И ты ведь не протестовал против этого, наоборот, довольный, слушал эти речи. Уж очень ты любил всю жизнь славу и себя в этой славе. Вот теперь и расплачивайся!

Как это Флор говорил, меня называют в России? Ах да, беспринципный… Беспринципный в жизни и в политике. А пожалуй, они правы, действительно беспринципный… Ну вот, в такой момент и начал ругать себя. Как это пишут в советских газетах: самокритикой занялся. Тут дело до петли дошло, а он себя критикует. До петли… до петли… А ведь это идея! Сразу все будет кончено. Взять простыню, свить канат и…»

Алехин испуганно взглянул вверх, мысленно примериваясь и проверяя прочность крюка, удерживающего люстру. На миг ему представилось, как он влезает на стол, привязывает канат, продевает голову в петлю… Затем ногой толкает стол и - страшный рывок за шею…

«Брр! Ужасно! - содрогнулся Алехин. - Все что угодно, только не это! Слишком позорная смерть. Вот английский мастер Ейтс - тот газом… Открыл кран - и все! Это лучше. А талантливый был шахматист, как он однажды меня разгромил! Ни с того ни с сего, бац ладью на аш-два… Я даже растерялся. И что его заставило покончить с собой? Говорят, нужда, вечная спутница престарелых шахматистов…»

Жуткие мысли душили его, ему хотелось ощутить признаки жизни, услышать человеческий голос, музыку. Он включил радиоприемник. Из репродуктора полились тяжелые, нараставшие с каждой минутой басовые аккорды. Алехин узнал знакомую с детства музыку. Исполнялась «Похоронная» Листа. Искусный пианист беспрерывно слал в эфир страшные звуки смерти. Вот басовые аккорды прекратились, и в комнату ворвалась мрачная, вызывающая содрогание мелодия. Монотонный марш провожал в последний путь ушедшего из жизни.

Безмолвный сидел Алехин у приемника, уставившись взглядом в угол комнаты. Вдруг мелодия марша кончилась, и вновь в комнату широкой волной полились глухие низкие аккорды. За ними рассыпчатый рокот - подошла пора последнего прощания, комья земли стучали по крышке гроба. Еще три коротких, резких басовых аккорда и… конец! Последняя связь с этим миром оборвалась. Алехин встал и распахнул дверь на балкон. После теплой комнаты ветер, бросавший в лицо крупные капли дождя, показался особенно пронзительным. Где-то вдалеке за парком бушевал океан: огромные волны с шумом разбивались о скалистый берег, парк стонал, порывистый ветер легко гнул мощные ветви эвкалиптов, зло шелестел иглистыми листьями пальм. Тяжелые тучи, прикованные к земле бесчисленными лентами дождевых струй, с угрозой повисли над отелем; мрак сдавливал жизнь; казалось, вот- Вот разгневанное небо накроет землю и в одно мгновение уничтожит и эти красивые деревья, и людей, тщетно ищущих спасения под крышами. Как бы предупреждая о своем грозном намерении, небо временами разваливалось вдруг на части и изрыгало яркую ломаную молнию, готовую сжечь все живое.

Алехин не замечал ни холодного ветра, ни дождевых струй, заливавших балкон. Он был подавлен, уничтожен преследовавшей его всюду тенью смерти - сегодня она царила и в строках книги, п в музыке, и в природе… Не было от нее нигде спасенья, некуда было от нее спрятаться! В безнадежном отчаянии смотрел он туда, где в темноте, далеко внизу, в отсветах окон пяти этажей слабо виднелся покрытый лужами тротуар. Как все нервные люди, Алехин боялся высоты, и теперь воображение начало рисовать ему одну за другой самые жуткие картины. Вот он перелезает через перила, свешивается вниз. Сначала держится одной рукой за барьер, потом отпускает руку и…

«А как я буду лететь: вниз головой или ногами? - задал вдруг вопрос привыкший все анализировать мозг. - Можно ли управлять собственным телом в немногие секунды полета? Парашютисты как-то это делают». Ему представились на миг все подробности короткого, жуткого полета, страшный удар о землю, бесформенная груда костей и кровоточащего мяса. Не в силах больше владеть собой, он безропотно закрыл глаза…