Александр Котов - БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

В середине вечера к Бертелье подошел хорошо одетый господин. «Букмекер», - сразу догадался Алехин. Господин что-то зашептал Бертелье на ухо, тот тоже шепотом спросил его о чем-то. Потом Бертелье вынул бумажник и отдал несколько ассигнаций букмекеру. Минут через пятнадцать тот вновь подбежал к Бертелье и, радостный, передал ему большую пачку денег.

- Вот это игра! - воскликнул Бертелье, похлопывая себя по карману, куда он спрятал деньги. - Две тысячи. Неплохая комбинация!

- Я тоже могу неплохо играть! - засмеялся Бертелье, так и не дождавшись ответа Алехина. - Тут тоже нужен точный расчет! Я все хотел спросить вас, господин Алехин, у вас есть специальность?

- Господин Алехин - юрист, - поспешил ответить за чемпиона Чебышев.

- А шахматы дают вам хорошие доходы?

- Как когда…- повел плечами Алехин.

- Ну вот, сколько, например, первый приз в турнире?

- Смотря какой турнир. Франков пятьсот, в большом турнире - тысяча.

- Лучше играть на скачках! - продолжал веселиться Бертелье. - Тут в один момент получаешь несколько ваших первых призов.

- Но ведь ты и проигрываешь, дорогой мой, - вмешалась жена Бертелье. - А мосье Алехин всегда первый.

Музыка заиграла новый танец и на несколько секунд прервала разговор за столом.

- Скажите, мосье Алехин, а в шашки вы играете? - спросила жена Бертелье.

- Немного играю.

- У нас в имении камердинер есть, вот ловкач в шашки! Всех обыгрывает. Вот бы вам с ним сразиться!

Алехин развел руками - куда мне!

- Нет, вы не смейтесь! - настаивала француженка. - Он тоже гроссмейстер! Настоящий гроссмейстер.

Опять воцарилось молчание. Куприн молча кивнул головой в сторону выхода. Алехин также кивком подтвердил согласие.

- Вы нас извините, - поднимаясь, произнес Алехин, - но мы с Александром Ивановичем должны вас покинуть. Срочные дела.

- Куда вы, праздник только начинается, впереди так много интересного! - защебетали Бортелье и его жена, но было совершенно ясно, что это всего лишь долг вежливости, что их мало интересуют молчаливые русские.

Замело тебя ветром, Россия,

Запуржило седою пургой,

И печальные ветры степные

Панихиду поют над тобой.

Четверостишье было написано по старому правописанию на обратной стороне обоев. Рядом с ним на стенах висели фотографии Московского Кремля, Большого театра, царь-колокола и царь-пушки. Тут же помещались примитивные рисунки памятника Петру Первому на коне, Зимнего дворца. На высоких подставках, покрытых вышитыми скатертями и полотенцами, стояли пузатые тульские самовары. В ресторане было сегодня мало народа, может быть потому, что не играл оркестр русских народных инструментов и но пел любимый корнет Григорий Орлов. Все же за некоторыми столиками Алехин увидел знакомых. О чем-то увлеченно беседовали артисты - Наталья Лысенко, Туржанский, с ними вместе сидели театральные деятели Дягилев, Питоев. Соседний столик занимали художники Яковлев, Сутин, Терешкович.

Алехин и Куприн, отказавшись от ужина в малоприятной компании, в «Мартьяныче» почувствовали голод. Куприн взглянул на принесенное официантом меню и подвинул его Алехину. Среди напитков значилось: «Мерзавчик» - 4 франка, «николашка»-2,5 франка, «самоварчик» на 16 рюмок-15 франков. Далее деликатесы французской кухни перемежались со знаменитой русской лососиной и черной икрой. Можно было при желании заказать курник, драгомировский фаршмак, блины.

- Порадовали мы французов, - усмехнулся Алехин, когда официант принял у них заказ: по «мерзавчику», фаршмак для Куприна, бифштекс Алехину. - Испортили весь праздник элегантности.

- Ничего, сейчас они щебечут, как им хочется, - махнул рукой Куприн. - Мы ведь с тобой им совсем не нужны. С Чебышевым у Бертелье есть, видимо, какие-то дела. А мы… Все печемся о потерянных заводах.

Вскоре официант принес заказ. Друзья чокнулись, молча, с аппетитом, поужинали. Поговорили о французах, о Чебышеве. Куприн расспросил затем Алехина о делах шахматных и с неохотой рассказал о своих литературных планах.

Опять помолчали. Вдруг Алехин вспомнил:

- Вот вы говорили, Александр Иванович, мы не нужны французам. А кому мы вообще нужны? И здесь мы чужие, и там, - куда-то вдаль показал Алехин. - Вы слышали, что про меня пишут в России!

- Читал в «Возрождении».

- Я же ни в чем не виноват! - с горячностью сказал Алехин. - Это все Семенов подстроил.

- Может быть, не нужно было приходить на этот банкет?

- Я ведь думал, что это только для шахматистов, для людей своих. А пришли черт знает кто! Что же мне теперь делать? Как по-вашему, Александр Иванович?

- Боюсь посоветовать.

- Поймите, это очень обидно, больно. Брат, сестра считают врагом. «Шахматный листок» отказался от моего сотрудничества. Бывало, пошлешь статью в Москву - будто дома побывал. А теперь - враг.

- Может быть, написать туда, разъяснить?

- Я думал. Да вряд ли что из этого получится. Можно и здесь остаться без крова и там ничего не добиться.

- Пожалуй, ты прав, Саша, - согласился Куприн. - Такой вопрос нужно решать одним ударом. Разрубать узел надо единым махом, без колебаний.

- Изгнанники мы с вами, Александр Иванович, - продолжил разговор Алехин. - Никому не нужны. С камердинером предлагают в шашки играть. Как вам это нравится?

- Тебе еще не так плохо, Саша, - печально произнес Куприн. - Можешь разъезжать по свету. А вот нам… Францию я люблю, - продолжал он после небольшой паузы, немного захмелев. - Прекрасен Париж, но ведь в нем так мало родного. Говорят не по-русски, в лавке, в пивной, да господи боже мой, всюду не по-нашему! А значит, поживешь, поживешь и писать перестанешь. Есть, конечно, писатели, их на Мадагаскар пошли на вечное поселение, они там строчить будут роман за романом. А мне все время надо родное, всякое - плохое и хорошее, только родное. Да разве только я один? Как-то Рахманинов жаловался: «Как же сочинять, - говорит, - если нет мелодии! Если я давно уже не слышал, как шелестит рожь, как шумят березы».

- Чебышев сказал: ты теперь принадлежишь всему миру, - сказал Алехин, воспользовавшись короткой паузой. - А если разобраться - никому.

- Я не могу больше писать, - продолжал свою мысль Куприн. - Не о чем. Иные притворяются, что и без родины можно. Притворяются… Я часами мечтаю о Москве. О моей милой, родной Москве. Трудно без родины. Даже цветы на родине пахнут по-иному. Их аромат более сильный, более пряный, чем аромат цветов за границей.

- А мне дорога в Москву теперь закрыта, - развел руками Алехин.

- Ничего, все можно поправить, - попытался успокоить собеседника Куприн. - Можно совершить глупость, только бы не умереть глупцом. Потом, у тебя есть шахматы, это язык интернациональный.

- Я много думал сегодня именно об этом, дорогой Александр Иванович, - с жаром произнес Алехин. - Кроме жизни реальной, есть еще прекрасная жизнь в искусстве. Сколько неудачников находили утешение и счастье в любимых занятиях, создавая произведения для будущего. А у меня так много интересных задач впереди. Вот я стал чемпионом мира. Что это, конец, завершение всего, что я мог сделать в шахматах? Ни в коем случае! Это только начало. Я должен подняться па еще большие высоты, свершить все, что я способен свершить в шахматном искусстве. В этом будет отныне смысл моей жизни! Я не намерен погибать, со мной мои любимые шахматы, и мне, конечно, лучше, чем вам. Мои произведения - красивые шахматные партии - понимают во всех уголках мира. Вскоре узнают все люди, любящие таинственное шахматное искусство, на что способен шахматный король Александр Алехин!