Илья Штемлер - Взгляни на дом свой, путник!

Мы сидели в дубовой гостиной, широкие окна которой вбирали Средиземное море. И лишь лохматые пальмы смазывали иллюзию корабля. Господин Фангер, смуглый, подвижный, не по годам стройный, в строгом вечернем блейзере, попыхивал старой трубкой с позолоченной головой тролля.

– Я прожил жизнь, молодой человек, кое-чего добился в итоге. И думаю, что Израиль – страна не для того, чтобы тут просто жили евреи, вернее, не только для этого. Кусочек нашей земли точно небольшая сцена, где актеры – евреи. А спектакль рассказывает о том, на что вообще способен человек в труднейших условиях, если он понимает, что деваться некуда. Актеры! Со всеми плюсами и минусами еврейского характера. Но видите ли… Не каждый может играть в спектакле. Нужен талант или хотя бы способности, понимаете, нет? Кто может быть режиссером такого спектакля? Сам Господь Бог! Да, именно Он. Понимаете, нет?

Я кивнул: понимаю, слушаю внимательно.

– В чем состоит задача такого режиссера? В том, чтобы убедить зрителя в возможности жить по-человечески, если взяться за ум. Даже при ограниченных возможностях… Мы ведь довольно бедная страна. Только наши враги кричат, что мы купили весь мир. На самом деле мы живем в долг. И в какой еще долг! Понимаете, нет? Если пересчитать на душу населения наши расходы, то трудно поверить, что государство еще дышит… Показать всему миру, как при таких трудностях, в сплошном окружении врагов, можно сохранять достоинство, и есть задача такого режиссера, как Господь Бог. Понимаете, нет?

Трубка без присмотра погасла, и Фангер поднес к макушке тролля изящную зажигалку. Втягивая щеки и скосив глаза, он следил, как занимается жар, а раскочегарив, блаженно прикрыл веки. Вкусный дым вирджинского табака поглотил настоянный на лимонах вечерний воздух.

– Да, в Израиле много богатых людей, но сама страна довольно бедная. Можно, конечно, ужесточить налоговую систему, но это не выход из положения, – произнес наконец Хаим Фангер. – В демократической стране рост налогов первым делом душит среднего предпринимателя, а это для Израиля самоубийство. Поэтому своим грандиозным спектаклем мы должны встревожить наконец души зрителя. Внушить им, что сцена и зрительный зал, в сущности, есть общий мир. И не надо завидовать актерам, их красоте, талантам, голосам. Все это результат изнурительной, неимоверно трудной работы. Не мешайте своей завистью актерам, им и так нелегко. Но главное, есть пример. Понимаете, нет?

– Не знаю, – протянул я. – Мне не кажется, что Израиль такая уж бедная страна…

– Я ведь сказал: идет спектакль. Понимаете? Спектакль. Во всемирно известном театре, с блестящими актерами и гениальным режиссером. Разве можно при этом иметь плохое впечатление? Да никогда в жизни! Поэтому вам и не кажется. А возьмите в руки счеты и прикиньте, сколько стоят декорации, зарплата актерам, всякие там фигли-мигли, как охрана театра, обслуживающий персонал. Слава богу, хоть режиссеру платить не надо, он на общественных началах… И увидите, что театр существует только за счет дотации. Понимаете, нет?

– Ну и что? – пожал я плечами.

– Что «ну и что»? – засмеялся Фангер. – Тут есть одна тайна. Едва вы покинете театр, этот искусственный мир, вы почувствуете такую пустоту, такую потерю, что, перефразируя Вольтера, можно сказать: «Не было бы Израиля, надо было бы его выдумать!»

– Не знаю. Арабы наверняка так не думают. Да и многие в этом мире.

– Думают! – вскричал Фангер. – Думают. Я вам открою еще одну тайну. Для арабов существование Израиля – дар Божий. Не будь Израиля, они бы давно перегрызли друг друга. Им надо беречь Израиль. Иначе крышка всему арабскому миру. А если рассуждать шире – всему человечеству надо беречь евреев. Иначе что? Вселенское самосожжение.

– Перегрызут друг друга! – в тон воскликнул я.

– Правильно! – захохотал Фангер. – Теперь я понимаю, что вы все поняли. Чтобы сохранить человечество, Господь должен держать при себе евреев и Государство Израиль так долго, пока самому не надоест свой спектакль. Тогда сам Режиссер опустит занавес и закроет театр. И это будет что?

– Конец света! – вновь вскричал я.

– Правильно! Слушайте, почему вы не переезжаете сюда совсем? Вы ведь сообразительный человек. Ну, помыкаетесь первое время, может быть, и поищете потолще веревку, но потом встанете на ноги…

Вечер мы закончили в бильярдной.

Господин Фангер выиграл у меня дуплетом три шара.

Вот какие воспоминания вдруг пробудились во мне по дороге в Акко.

И кто только, кроме меня, не стремился в Акко! От крестоносцев до Бонапарта. Но если первые овладели Акко с огромным трудом, то Бонапарт во время Египетского похода превратил город в опорный пункт обороны против Сирии…

Я же въехал в Акко без каких-либо сложностей, всего лишь за четыре шекеля, уплетая апельсин и озабоченный лишь тем, куда девать кожуру. Благо сидящая рядом монашка поднялась с места и, шагнув к водителю, опустила банку из-под сока в специальный ящик. Последовав ее примеру, я успокоился, продолжая лицезреть места, по которым не раз маршировали воины фараонов, турецкие янычары и многие иные знаменитые воинства былого.

После столпотворения автовокзала Хайфы местный казался тихим приютом. Поглазев на витрины привокзальных лавчонок, я отправился в город на розыск приятеля, ленинградского писателя В. Т., который приехал в Акко с милой молодой женой Ольгой. И в основном подлечить сердце по настоянию ленинградских врачей. Я готовился к тому, что увижу сейчас хмурого подавленного человека, а встретил ироничного, по-хасидски лукавого бородача. И стан как-то выпрямился, и глаза блестели. В своей жокейской кепке с длинным козырьком приятель напоминал мне американского фермера.

– Ну молодец, ну симулянт! – Я тряс его прохладную руку. – Это ты должен был меня навещать, а не я тебя.

– Мы оба тут должны навещать друг друга, – со значением ответил приятель. – Рад приветствовать тебя в Акко!

Мы не часто виделись в Ленинграде, даже редко виделись. Приятель «воскрешал» в художественной форме исторические легенды, и делал это ловко и увлекательно.

– Представляю, какой ты получаешь кайф, живя сейчас в Акко.

– О да! – кивнул он. – Верно сказал, именно кайф. Жить в городе, который досчитывает четвертое тысячелетие, не каждому удается.

– Странное название – Акко.

– Вроде клички попугая, – согласился приятель. – Ну, что там у нас на обед?

Все буднично – салат, селедка, борщ, кисло-сладкое жаркое, фрукты. По желанию пиво, или вино, или сок…

Я осматривал кухню. Ничего особенного, обычная ленинградская кухня в «хрущевском» доме. И сама квартирка под стать. Впечатление, словно я в новостройках начала шестидесятых годов, еще в подъезде обнаружилось это сходство.