Илья Штемлер - Взгляни на дом свой, путник!

Леденцовое мороженое придало моему восприятию Назарета благодушие и комфорт. Казалось, до базилики Благовещения рукой подать – ее темно-зеленый купол высился над домами, – а я все шел и шел, петляя по переулкам, продираясь сквозь непонятную речь, разглядывая витрины мелких лавчонок. Кажется, я уже был на этой площади с магазином, подле которого рыцарь в латах указывает прохожим пикой на вход. Запутали меня янычары, хоть сдавайся.

Я остановился, пытаясь сориентироваться, и услышал возгласы на азербайджанском языке. На том самом, который за четверть века другой, ушедшей жизни в Баку стал для меня таким же родным, как и русский. Вот тебе на! Ослышаться я не мог?

Хозяин антикварной лавки, куда я заглянул, отчитывал за что-то мальчишку.

– Сабанын хейр олсун, – произнес я. – Недча сян? [2] Доброе утро. Как дела? (Азерб.)

– Ахабатын хейр, – ответил хозяин и вежливо добавил: – Сах ол, лап яхши-ям. [3] Спасибо, очень хорошо. (азерб.)

Обменявшись ритуальным вежливым приветствием, хозяин разглядывал меня с пытливым вниманием темно-кофейных глаз. Мальчишка убежал исправлять упущенное, а я, подчиняясь приглашению, опустился в продранное кресло, что стояло среди разбросанных антикварных вещей. Чего только тут не было: бронза, картины, хрусталь, серебро, кожа, какие-то плетеные предметы, фарфоровые вазы и статуэтки…

– Гость чем-то интересуется? – спросил хозяин.

– Нет. Услышал знакомую речь, зашел, – ответил я, смекнув, что хозяин по национальности, видимо, турок, а турецкий язык мало чем отличается от азербайджанского, одна языковая группа.

Узнав, что я долго жил в Баку, хозяин оживился – в Баку у него жили какие-то родственники, и он подумывал наладить деловые контакты. Многие в Израиле пытаются наладить деловое сотрудничество, и особенно с Азербайджаном – может быть, из-за нефти.

Гостеприимство мусульман было мне знакомо с детства, и турок своим радушием подтверждал суру Корана о том, что гость в дом мусульманина послан Аллахом.

Турок запер лавку и пригласил меня подняться выше на этаж, быть его гостем. Случайное знакомство, как ни странно, меня затягивало. Извинившись, хозяин оставил меня в комнате: надо было дать распоряжения домашним…

Комната была обставлена с традиционной мусульманской аскетичностью. Ничего лишнего. Открытая ниша с аккуратно сложенными цветастыми тюфяками, посудой. На полу ковер. В углу кувшин из серебра. На подоконнике книги, дощечки для письма – письменный стол, как и вообще стол, в доме мусульманина не обязателен. В другом углу комнаты молитвенный коврик – вероятно, в той стороне и находится Мекка, подобно тому, как евреи молятся, обратив лицо в сторону Иерусалима…

В узком окне рисовался тонкий контур минарета.

– Это Белая мечеть, – пояснил вошедший хозяин. – Ее построили на месте старой синагоги.

– Другого места не нашли? – съязвил я.

Хозяин засмеялся.

– Наша жизнь подобна синусоиде: то евреи наверху, то арабы. Сейчас – евреи.

– Однако они не строят синагогу на руинах мечети. Строить на руинах, подобно победителю, что утверждает свою победу, насилуя женщин побежденных…

Турок кивнул и объявил, что в его роду было немало евреев, но сам он мусульманин.

– Ничего странного, – продолжал хозяин. – Вы помните притчу о пророке Мухаммеде? Как он путешествовал по небесным сферам? Архангел Гавриил знакомил пророка с его родственниками. На первом небе их встретил праотец Адам. На втором небе – Иоанн, на третьем небе Мухаммеда приветствовал Иосиф, на четвертом – Енох, на пятом – Аарон, на шестом – Моисей, на седьмом – сам Авраам, прародитель евреев. И наконец, выше седьмого неба Мухаммед встретил Лотосовое дерево рядом с престолом Аллаха, который и утвердил Мухаммеда своим пророком и наместником на земле… Об этом ночном путешествии мусульманские богословы написали тома с массой подробностей. Вообще-то, если бы не ваши пророки, мусульманам пришлось бы в день молиться пятьдесят раз, как первоначально завещал Аллах. Именно по совету Моисея Мухаммед упросил Аллаха сократить число молитв до пяти… Извините, но я должен оставить вас наедине со своими мыслями, – учтиво завершил хозяин.

А из приоткрытого окна уже доносился тонкий голос муэдзина Белой мечети. Муэдзин призывал правоверных к исполнению полуденной молитвы – икинди.

Хозяин провел ладонями по лицу, достал из ниши глиняный черепок, отошел к коврику и опустился на колени. Он склонял и выпрямлял туловище, касался ладонями пола, опускался ниц, касаясь лбом глиняного черепка, что олицетворял священный камень Каабу. Закатывал глаза и тихо приговаривал: «Аллах акбар».

Сколько раз в те далекие годы я наблюдал за свершением намаза. В Баку неподалеку от моего дома взметнула свои два минарета весьма почитаемая на Среднем Востоке мечеть Таза-Пир, и мы, мальчишки, играли во дворе мечети в свои детские игры…

Благословенные времена! У детей моего поколения не было национальных вопросов. Все ребята, кроме общего, русского языка, знали язык соседей и считали его своим. Так продолжалось годами в моем прекрасном городе на берегу Каспийского моря. Даже в позорное время пятьдесят третьего года, когда коварно обманутая страна содрогалась от «злодеяний» врачей-убийц, когда в далеких северных городах евреев вышвыривали из автобусов, избивали на улицах, увольняли с работы, мстя за своих любимых вождей, в моем мудром городе Баку я, студент второго курса, достаточно взрослый молодой человек, не ощутил на себе даже косого взгляда – так глубоко были заложены традиции межнационального братства.

И какой вирус поразил в наше время тех самых людей, моих старых товарищей-друзей, которые вдруг вспомнили, что, оказывается, мир состоит из «наших» и «не наших»?!

Хозяин закончил намаз, поднялся с колен, встряхнул коврик, спрятал глиняный черепок и вернулся ко мне.

Подушка, на которой я восседал, была жесткой, и я пытался найти удобную позу. Мальчик, которого турок распекал в магазине, принес поднос с двумя грушевидными стаканами – «армуди», мелко наколотым сахаром и сухим печеньем. Словно я и не покидал свой город с уютной чайханой на берегу Каспийского моря.

– Почему я не переехал в Турцию? – переспросил меня хозяин. – Не буду говорить о себе, просто мусульманин моего достатка – человек не богатый, имеющий свое маленькое дело… Знаете, почтенный, лучше, чем в Израиле, нам нигде не будет. Ни в Турции, ни в Египте. Особенно сейчас, когда население страны ищет компромиссы с арабским населением. Ведь бунтуют в основном мальчишки. Бросают камни, сеют раздор. Серьезные люди в этом не участвуют, серьезные люди понимают преимущества такой страны, как Израиль. – Хозяин немного помолчал. – Дело это сложное, ведь надо соблюдать и принципы ислама. А ислам – довольно жестокая религия. Пророк Мухаммед был великий человек, но добился всего не прощением и пониманием, а непримиримостью и жестокостью. Может быть, в те времена так и надо было поступать, но в наше время такой подход не дает результатов. А Мухаммед считал, что все методы хороши для утверждения ислама – и убеждения, и сила, и коварство… Взять хотя бы историю Мухаммеда и его ученика Али. Когда враги решили убить Мухаммеда, тот оставил на своем ложе Али, покрыв его своим зеленым плащом, чтобы запутать врагов. Понимаю, Мухаммед спасал себя для дела ислама. Но он мог бежать не один, а взять с собой и Али, не приносить его в жертву. Слава Аллаху, убийства не случилось. Но все же… я эту суру не понимаю.