Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2001 #2

Сейчас мы являемся свидетелями того, что вместо строительства Большой Европы со стороны Запада предпринимается попытка ревизии всего послевоенного мирового порядка всей Ялтинской системы международных отношений”.

Дорого же заплатила Россия за эти нелепые иллюзии “неконфронтационности”, за веру в то, будто Запад и впрямь не имел иных целей в “холодной войне”, кроме как организовать вместе с СССР-Россией мирный кондоминиум — если не всепланетный, то, по меньшей мере, всеевропейский. Нет, о таком кондоминиуме речь могла идти лишь на пике советской мощи, и в определенной мере его-то и устанавливали Ялтинские и Потсдамские соглашения. Но упадок этой мощи — вначале именно в сфере духовной, а не в военной, что нашло выражение в бессмысленной формуле “вхождения в мировое сообщество” (и это исходило из уст сверхдержавы!), — конечно же, выбил всякую почву из-под идеи кондоминиума. Зато с тем большей силой зазвучали на Западе речи о победе — о ней, а не о каком-то равноправном партнерстве, с иллюзиями которого, несмотря на насмешки, которыми осыпает их Бжезинский в “Великой шахматной доске”, все еще не в силах расстаться отечественные либералы-западники. Вехами же на пути к этой победе как раз и стали и объединение Германии на условиях Запада, и Парижская хартия 1990 года, которую Бжезинский называет именно актом капитуляции СССР в “холодной войне”. А в 1992 году он уже назвал Россию “побежденной страной”.

И Ельцин, заявивший на одной из встреч с американским президентом: “Мы вместе победили в холодной войне”, был просто смешон, ибо в США никто и не думал скрывать ни того, о чьей победе идет речь, ни роли специфических организаций и приемов в достижении этой победы. Именно так — “Victory” — назвал свою книгу бывший сотрудник ЦРУ Питер Швейцер, сформулировав проблему с подкупающей откровенностью: “Изучать крах Советского Союза вне американской политики почти равносильно расследованию внезапной неожиданной и загадочной смерти без учета возможности убийства (!) или, по крайней мере, изучения связанных с ним обстоятельств”.

И он же цитирует шефа ЦРУ Джеймса Вулси, который заявил, вступая в должность: “Да, это мы прикончили Гигантского Дракона!” Тот же Вулси в другом месте воздал должное и внутренней “пятой колонне”, действовавшей в

И еще 8 января 1993 года Дж. Буш при посещении штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли особо подчеркнул заслуги данного ведомства в “преображении страны, из которой он только что вернулся”, то есть России.

Разумеется, на фоне такой откровенности (а я привела лишь малую толику подобных высказываний) и при ретроспективном обзоре событий встает вопрос, где же был при этом вездесущий, как думали, КГБ, и хотя эта проблема еще ждет своего исследователя, ниже я затрону некоторые ее аспекты. А сейчас не могу не упомянуть, что, по словам В. Пруссакова, несколько лет назад в американских газетах появилась “любопытная информация относительно того, что пресловутая “перестройка” в течение длительного времени разрабатывалась на Лубянке и в конце концов была одобрена… в Лэнгли” (“Правда”, 08. 96).

Но если Буш благодарил Лэнгли в 1993 году, то один из шефов ЦРУ, Роберт Гейтс, прибыв в Москву в августе 1991 года, сразу же после поражения ГКЧП, прошелся по Красной площади с открытой бутылкой шампанского в руках, пояснив: “Я совершаю свой индивидуальный парад победы…” А по мнению Бжезинского, как я уже говорила выше, капитуляция СССР состоялась в 1990 году в Париже, и в 1994 году он довольно подробно развил эту свою мысль:

“…Холодная война окончилась победой одной стороны и поражением другой. Как и при окончании других войн, имеет место ярко выраженный момент капитуляции. Этот момент настал в Париже 19 ноября 1990 года. На совещании, которое было отмечено внешними проявлениями дружбы, предназначенными для маскировки действительности (выделено мною. — К. М.), Михаил Горбачев, который руководил Советским Союзом на финальных этапах “холодной войны”, принял условия победителей, т.е. Запада”.

А затем говорится нечто принципиально важное для понимания всего последующего (за Парижем) хода событий, и особенно природы локальных войн, развернувшихся по периметру бывшего СССР, то есть исторической России, а теперь уже перенесенных и на территорию нынешней Российской Федерации (Чечня и Дагестан). Итак: “Последствия “холодной войны” ставят перед Западом повестку дня, которая ошеломляет: ее суть состоит в обеспечении того, чтобы распад Советского Союза стал и прочным концом Российской империи” (выделено мною. — К. М., — “Правда”, 17. 08. 94).

Почти синхронно и в унисон, притом еще более резко, высказался Генри Киссинджер**: “Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции воссоединения ее народов в единое, крепкое, централизованное государство” (“Советская Россия”, 15. 09. 94).

Указания Бжезинского на Парижскую хартию особенно важно напомнить с учетом итогов Стамбульского саммита 1999 года, совпавшего с Парижским даже по датам. Стамбульский саммит ОБСЕ, в свой черед, знаменовал новый натиск Запада на Россию, теперь уже в ее урезанном виде, и новое отступление последней. Все попытки проправительственной российской прессы позолотить пилюлю и затушевать поражение оказались несостоятельными в глазах мало-мальски внимательного наблюдателя.

Напомню: за “победу” российской дипломатии выдавалось то, что из 50 пунктов итоговой декларации лишь один был посвящен Чечне. Но не гораздо ли важнее то, что вопрос о Чечне вообще обсуждался в Стамбуле, причем в тоне недопустимо резком и вызывающем? Тем самым уже ставилось под сомнение, а точнее — отрицалось право России защищать свою территориальную целостность и противодействовать не просто терроризму, но прямой террористической интервенции большого числа наемников на ее суверенную территорию. К тому же оно ставилось под сомнение странами, только что совершившими жестокую агрессию против ничем не угрожавшей им Югославии.

Тем самым России грубо давалось понять, что ее место в мире коренным образом изменилось и по отношению к ней действуют иные правила игры, нежели для “великих”, из разряда которых она сама вывела себя десятилетием “отступления до боя”, если воспользоваться блестящей формулой адмирала Балтина

Что касается Чечни, то о победе России в Стамбуле можно было бы говорить лишь в случае ее полного неупоминания в заключительной декларации, что означало бы признание суверенитета России над ее территорией. Именно поэтому Запад не пошел на столь принципиальную уступку, зато Россия отступила на нескольких направлениях. Как писала 20 ноября лондонская “Таймс”, русские уступили в Стамбуле, разрешив делегации ОБСЕ посещение зоны военных действий и посредничество в “политическом решении” конфликта.