Петр Капица - Они штурмовали Зимний

Утерев мокрыми пальцами глаза Кате, Вася потянул ее за нос и сказал:

— Перестань разводить сырость, я и так промок до нитки. Мне надо выжать одежду.

— Снимай, я помогу тебе, — предложила она. Василий с трудом стянул с себя рубашку с тельником и отдал их Кате.

Девушка набросила на него свою жакетку и убежала по лесенке наверх.

Василий разулся, вылил из ботинок воду, сбросил с себя одежду и стал выжимать ее.

Вечер был прохладным. Кожа на его теле стала пупырчатой, как у ощипанного гуся. Внутри все так сжалось, что трудно было дышать. Пришлось быстрей натянуть на себя набрякшие влагой и холодом брюки.

Когда Василий стал обуваться, вниз спустилась Катя и стала помогать ему натягивать тельник. Василий, чтобы не показать девушке, как он дрожит, стиснул зубы. Но от этого вдруг икнул и испуганно скосил глаза на Катю. Та сделала вид, что ничего не слышала, и стала торопить его:

— Одевайся скорей!

Надевая косоворотку, Василий вновь икнул.

— Ты простудился, — сказала Катя.

— Нет, я просто… — и он опять икнул два раза.

Это было так забавно, что оба расхохотались. Любопытные пешеходы, остановившиеся было взглянуть на происходящее, испуганно шарахнулись в сторону. Они приняли их за сумасшедших.

Катя схватила Василия за руку.

— Бежим! — предложила она. — Тебе надо согреться.

Они побежали к Сампсониевскому мосту, пересекли Невку. В переулке Василий придержал девушку и спросил:

— Куда ты?

— К нам, — ответила она. — Твою одежду надо утюгом высушить!

— Но у вас же все спят?.

— Молчи! — приказала она и потянула его за собой.

Добежав до Катиного дома, они поднялись на второй этаж. Девушка открыла дверь своим ключом и провела Василия на кухню.

— Посиди здесь, — сказала она шепотом. — Я сейчас сухое достану.

Сняв туфли, она ушла в одних чулках и вскоре вернулась с отцовским бельем и брюками.

— Иди в ванную и перемени все.

Пока Вася переодевался, Катя успела поставить на спиртовку небольшой кофейник, насыпала углей в духовой утюг и стала разогревать его.

Из ванной юноша вернулся в кухню босиком. Рубашка и брюки Дмитрия Андреевича были ему впору, но немного широковаты. Катя усадила его за стол и шепнула:

— Сейчас я напою тебя горячим.

— Ничего, я уже согрелся.

— Не ври, ты еще дрожишь. Выпей кофе, он настоящий, от пристава сохранился.

Кофе действительно был ароматным и крепким. Василий даже раскраснелся.

Только сейчас, в серебристо-голубом свете белой ночи, Катя разглядела, как он похудел и осунулся за последнее время. «Это из-за меня, — подумала она. — Он каждый день возвращается пешком и, наверное, не высыпается».

— Ты видишь сны? — вдруг спросила она у него.

— Нет, не успеваю. Едва сомкну глаза, а бабушка уже тормошит: «Вставай, Васек, пора».

— Пока я буду подсушивать и гладить, ты можешь пойти в комнату и лечь на мою оттоманку, — предложила Катя.

— Не до сна теперь. Скоро, наверное, трамваи пойдут.

— Тогда дай слово, что сегодня вечером ты пораньше уляжешься спать.

— А когда же мы увидимся?

— Завтра или послезавтра.

— Нет, завтра, — потребовал он.

Уходя, Василий задержался у дверей, — трудно было расставаться. И Кате захотелось, чтобы на прощанье он ее поцеловал. Но, когда Вася потянулся к ней, девушку вдруг охватило смятение: она готова была оттолкнуть его и убежать. Но почему-то не сделала этого, а сама прильнула к его губам.

***

Радостное чувство не покидало Катю весь день. Вечером, когда она пришла в райком, Наташа изумилась:

— Что с тобой? Ты сегодня какая-то…

— Ненормальная, да? — подсказала ей Катя.

— Вроде.

— Понимаешь, он любит меня, — шепотом сообщила она.

— Вот так открытие! Это давно всем было видно. Странно, что ты не замечала.

— Но вчера он сам признался.

— Удивительная храбрость! — не без иронии сказала Наташа.

Дома Катю ждала недобрая весть: пришло письмо от отца, в котором он намеками сообщал, что опять попал в тюрьму и не знает, скоро ли вырвется из нее.

«Очень хочется, — писал он в конце, — чтобы наши друзья хотя бы из газет узнали, почему мы не можем передать им привет из Питера. Если сумеешь, пошли им такую газету. Пусть почитают и покурят за наше здоровье. Одну отправь Никите Поводыреву, другую — Алексею Агашину, третью — Ерофею Лешакову. Надеюсь, что ты, как всегда, будешь умницей.

Крепко обнимаю мою дорогую.

Поцелуй за меня мать и бабушку.

Твой отец».

Захватив письмо, Катя поспешили к Гурьянову. Тот еще не спал. Он внимательно прочел послание Дмитрия Андреевича.

— Нда, не везет ему, — задумчиво произнес Гурьянов. — Нам мешкать нельзя, надо сегодня же сходить в «Солдатскую правду».

Захватив несколько листов почтовой бумаги, Гурьянов надел кепку и пошел с Катей на Петроградскую сторону.

В редакции «Солдатской правды», несмотря на поздний час, в комнатах еще толпился народ. Катю и Гурьянова принял бритоголовый сотрудник редакции, с припухшими и усталыми глазами. Внимательно выслушав их, он взял письмо, сходил с ним в соседний кабинет и, вернувшись, сказал:

— Редактор согласен. Попробуем двух зайцев убить: солдат известить и Керенского потревожить.

Он сам составил небольшую заметку, в которой редакция спрашивала у военного министра: почему не вернулись в окопы три фронтовых делегата? За что арестованы Дмитрий Алешин, Кузьма Рыбасов и Федул Кедрин? Не собирается ли командование ввести старые порядки в армии?

На другой день заметка была напечатана.

***

Члены солдатского комитета — Поводырев, Агашин и Лешаков — накануне наступления получили одинаковые письма:

« Дорогой товарищ!

От Дмитрия Андреевича мне стало известно, что у Вас нет курительной бумаги и что Вы рады пустить на закрутки газету. Посылаю Вам «Солдатскую правду». Прочтите и покурите за здоровье Рыба-сова и Кедрина.

Катя Алешина ».

В том же конверте находилась аккуратно сложенная «Солдатская правда».

«Кто эта Катя? И кто ей наговорил, что у нас нет курительной бумаги? — задумались солдаты. — Откуда она знает Рыбасова и Кедрина? А не дочь ли это Алешина? Его Дмитрием Андреевичем зовут. Видно, газета прислана неспроста».

Сойдясь в блиндаже, они вслух стали читать «Солдатскую правду» и вскоре наткнулись на заметку, из которой узнали, что посланные в столицу товарищи арестованы.

— Надо выручать их, — сказал Лешаков. — Давайте завтра же соберем митинг и потребуем, чтобы их выпустили.

От Дмитрия Андреевича писем больше не было. Катю это тревожило.

— Не случилось ли с ним чего-нибудь худшего? Говорят, — в армии снова вводятся расстрелы. Неужели их судить будут?