Галина Николаева - Битва в пути

— Эх вы, труженики! Не труженики вы, а круженики! Юноша постоял, засунув руки в карманы, и бросил: — Пошли бы в обрубное, подсобили…

— Специальность имеем! Пусти конвейер! Чего отключил?

— Где мастер?

— За стержнями побежал. Он у нас в подсобниках.

— А где начальник цеха?

— Сидит в кабинете, стучит кулаком по столу. Детали выколачивает.

Полыхнув жаром, мимо Бахирева проехал автокар с коричневыми горячими стержнями. Длинноусый старик с лицом старого мастера, насупившись, шагал рядом. Юноша в комбинезоне подошел, к нему.

— Что же это сегодня? С утра гильзы не было, теперь блок стопорит. Давайте нажимайте.

— Еще ты тут будешь распоряжаться! Завели систему: «Давай, давай!»—рассердился мастер. — Людей мало, шихта бракованная, в земледелке земля некачественная, а все одно знают: «Давай, давай, давай!»

— Деда, я же от комсомольской рейдовой, — примирительно сказал парень, — ребята на опоках катаются. Поговорите — подсобили бы пока на обрубке.

Мастер ответил что-то, утонувшее в грохоте, и ушел. Юноша стоял, щурясь. К нему подошел парень в расстегнутой рубахе и сказал с вызовом:

— Выбрали тебя — так ты нос кверху и не здороваешься.

— А ты всегда здороваешься? — прищурил желудевые глаза юноша.

— Да когда как… — Парень почесал голую грудь. — То-то и оно! За собой мы не замечаем…

Оба помолчали.

— Вернулся, значит… — полунасмешливо сказал юноша.

— Как видишь.

— Осознал? — в голосе юноши звучала явная ирония.

— Ну, и осознал. Ты против меня выступал? За увольнение?

— За товарищеский суд…

— Это кто ж судить будет? Яшка с Машкой?

— Хотя бы и они…

— Тоже судьи… — Парень плюнул, рванул рубаху, так, что она затрещала.

Когда Бахирев вышел из цеха в аллею передовиков, уже темнело.

Еще не отгорела вечерница, за цехами тускло тлела полоса брусвянного цвета. Погода изменилась, и зорные сумерки гасила густая мгла. С неба падала липень. Безостановочно дул верховой ветер. На душе у Дмитрия было смутно. Впечатления, еще не отстоявшиеся, пестрые и противоречивые, толпились, вытесняя друг друга.

«Автоматическая линия и… кувалда. Виртуоз из модельного и бесшабашная карусель на опоках в самом центре базового цеха. Великолепный сборочный цех и чудовищный чугунолитейный. Сверкающий директорский кабинет, где все дышит большими мыслями о будущем, где чувствуется дружеская спайка веселых и уверенных людей, и сумрачная каморка рапорта, переходящего в перебранку сердитых и недовольных».

Ощущение болезненности виденного не покидало его, но он не знал ни причин болезни, ни способов лечения.

«Последствия войны, эвакуации? — спрашивал он себя и отвечал себе: — Я был на Сталинградском тракторном, когда люди жили в землянках, работали в непокрытых цехах, где снег порошил станки, и все же не испытал этого двойственного ощущения. А Минск? — вспоминал он. — А ХТЗ? Завод-сад, завод-красавец, ведь тоже был в эвакуации… Почему же здесь? Если не война, то что же?..» Он опять не находил ответа.

После гари и копоти чугунолитейного цеха ему хотелось глотнуть свежего воздуха и подумать в тишине. Он сел на скамейку в аллее передовиков. Ворота в цех сборки были открыты, и три трактора медленно выползали на обкаточную площадку.

«Немилый завод, немилые машины… — Снова овладели им те неотступные мысли, которые вызывали желание бежать с завода. — Многотонный, дорогой, неповоротливый извозчик с баранкой вместо вожжей… Такой тяжеловес едва ползет, тянет иной раз пару легоньких сеялок, да еще требует миллионной армии прицепщиков. Дико!.. Когда двигается танк, то все в нем оправдано, И толщина металла, и тоннаж, и скорость движения — все именно такое, какого требует бой. А здесь? Для пахоты и сева нужны иной тоннаж, иная скорость и иная износоустойчивость! Все не по заданной цели! Почему не ищут необходимого? — Мысли Бахирева упорно возвращались к годам войны: — Тогда танкостроители искали, торопясь, неустанно, неотступно, потому что те, кто не найдет наилучшего решения военной машины, обрекают на гибель страну. Но разве оттого, что над полями мирное небо, нам можно мирно дремать на этих полях? Непоправимо ошибается тот, кто так думает! Я думаю иначе, — говорил он себе. — Но что я сумею сделать здесь? Они знают о тракторах больше меня! Сидеть бы мне у себя!.. Что я здесь смогу? Немилый завод… Немилая машина…»

А тракторы, не чуя враждебных мыслей главного инженера, бодро тарахтели где-то за деревьями, и тракторист весело напевал в темноту старую песню:

Бахирев прислушался: «Да, когда-то ждали трактора, души не чаяли, а вот теперь ясно: не так, не то, надо иначе, надо лучше. Кому ясно? Мне или всем? И как «иначе»?»

— Алешка, давай фары для опробы! — раздался крик на весь двор. — Переносные фары давай!

«Переносные… Значит, все еще без фар, — подумал Дмитрий. — Слепые идут… Сейчас я еще вчуже смотрю на них, и вчуже мне худо. А если и при мне пойдут вот так же, вслепую?.. А они пойдут! Этой махины мне не повернуть. Я не справлюсь.»

Он уже ясно сознавал, что его приезд был ошибкой. Все вблизи оказывалось гораздо сложнее, чем издали, и, как едким запахом, все отдавало дурной, противоречивой двойственностью.

«Уезжать, пока не поздно, пока еще не закончили оформление… Неловко? Да!.. Глупо? Да! Но еще глупее остаться здесь, взяться за дело, заведомо непосильное… Я привык работать честно. Дети — и те гордились батькой. Я приходил домой, спокойно глядел в глаза своему мальчишке. Во что я превращусь здесь? Заводу будет плохо от такого главного… Мне тоже будет плохо… Не затягивать! Решиться немедленно…»

Он пошел к Вальгану и застал директора в одиночестве.

— Ну как, поглядел завод? — дружелюбно и весело спросил Вальган.

— Поглядел, — сказал Бахирев, сел, поерзал в кресле и принялся что есть силы дергать и крутить свой вихор.

Трудно было начать разговор. Вальган выжидающе смотрел на него.

— Семен Петрович… Поглядел я… Подумал. И должен сказать: мое назначение было безусловной ошибкой… Я с заводом не справлюсь…

Директор с силой сдвинул папку с бумагами, приподнял верхнюю губу так, что обнажились белые, один к одному, зубы. Видимо, он хотел сказать что-то резкое, но сдержался…

— Кто я, по-вашему? — спросил он гневно, но негромко. — Мальчик? Я договариваюсь в министерстве, я говорю с вами, вы соглашаетесь…

— Я отказывался!

— Но потом вы согласились. Я оформляю. Я перевожу вас. И в первый же день…

— Лучше в первый, чем в триста первый, Семен Петрович. Издали я не представлял всей сложности задачи… Я привык работать честно… И вот честно говорю: мне завод не под силу…