Галина Николаева - Битва в пути

— Родная…

— Говори же!

— Что ж тебе рассказывать? Чубасов — хороший человек… И секретарь обкома по промышленности Гринин;—отличный человек… Они были против…

— Против чего? — Против решения обкома.

— Ничего не понимаю! Митя, какое же обком принял решение?

— Выговор как не оправдавшему доверие.

Тина всплеснула руками:

— Так что тут хорошего?

— Решение все равно отменят. А ты ждешь меня… любишь меня.

— Сумасшедший мой человек! А противовесы?

— Мы же нашли решение! Пакет уже три дня, как в Москве. Министр обещал рассмотреть срочно. Завтра-послезавтра дадут заключение.

— И ты уверен, что заключение будет такое, как надо?

— А как может быть иначе? Противовесы же летят! И мы установили причину, нашли решение, будем проверять на усталостной вибрационной машине. Наша конструкция и надежна и проста… Все будет хорошо.

Тина пальцами прикоснулась к его ресницам.

— Оптимизм в таком количестве, как у нас с тобой, пагубен. Расскажи сейчас же подробно, что говорили на бюро обкома.

— Говорили, что я сумел дезорганизовать производство, но не в силах его наладить. Говорили, что я самый счастливый человек на земле…

— Митя, я серьезно.

— И я серьезно. Говорили, что летающие противовесы — свидетельство моей технической немощи… Что за время отсутствия Вальгана продукция упала на одну треть, а с тех пор, как он приехал, план перевыполняется, как никогда… Что ты, Тина, лучшая женщина во всей вселенной…

— И неужели никто не сказал, что это перевыполнение плана — результат той работы, которую проделал ты?

— Это сказали Чубасов и Гринин. Отличнейшие люди. Записали их особое мнение… Ты знаешь, что закончили нашу первую пескодувную машину и завтра начнем в ЧЛЦ опробовать?.. Смотри, какой жук прилетел!

— Это не жук, глупый ребенок! Это божья коровка. Не трогай! Она полезная…

— И все ты у меня понимаешь! Тина, почему ты все понимаешь? — Он обнял ее, прижал к себе. — Тина, Тина, ведь у нас с тобой целый мир! Вот и противовесы, и пескодувки, и облака на небе, и разные жуки. Все нам интересно, когда мы вместе, и обо всем мы с тобой рассуждаем, как два дурачка! А ты говоришь «плохо». Пока ты меня любишь, все хорошо! Почему у тебя слезы на ресницах?

— Это от счастья… и от страха! — Она засмеялась. — Я боюсь, что я тебя совсем погубила! Из мрачного, скептического «хохлатого бегемота» сделала божью коровку!

Они не стали говорить ни о противовесах, ни о взволновавшем страну деле Берия. Им хотелось покоя и счастья. Бахирев охранял от тревог и себя и ее. Он знал, что с приездом Кати и Тининого мужа все осложнится. Тревожило его и будущее ребенка, о котором она говорила со странной, необоснованной уверенностью. «Она ждет к счастлива этой мыслью. Такая мать заменит десяток иных семейных пар! И я буду любить, делать все, что в силах. И все же… все же… Как все это трудно!»

Бахирев старался сделать так, чтобы каждый день ее был праздником, и сам удивлялся тому, что впервые в жизни заказывал в магазинах корзины цветов, покупал духи и женское белье. Раньше он не знал радости дарить: он просто отдавал жене всю зарплату и не интересовался тем, как она ее тратит. Теперь его обуяло неизменное желание — все красивые вещи, которые он видел на витринах, тащить Тине. Она одинаково радовалась десятикопеечному букетику ромашек и дорогим туфлям. Когда Тина упрекала его за расточительность, он отвечал: — Пусть у нас будет один месяц праздника.

Через десять дней из Москвы передали заключение. Бахирев узнал об этом в цехе и быстро пошел к, себе. «Телефонограмма. Это хорошо… Значит, согласны, что конструкцию надо срочно менять. Если бы не видели срочности, зачем телефонограмма?»

Он нетерпеливо схватил лист. «Принятая на заводах конструкция в номинале работоспособна, что доказывается отсутствием рекламации на одноименном заводе… Задача технического руководства, и в первую очередь главного инженера, не допускать отклонений».

За аварии с противовесами Бахиреву, Рославлеву и начальнику ОТК Демьянову министерство объявило выговор.

Но Бахирев даже не заметил выговора. Страшно то, что о новой конструкции не говорилось ни слова, как будто ее не существовало.

Праздничность июльских вечеров наедине с Тиной, кротость божьей коровки — все разом хрустнуло под грузом тонкого листа бумаги. Бахирев тотчас пошел к Вальгану: директор завода был связан с министерством прямым проводом-

— Я хочу говорить с Бочкаревым.

Новый, сдержанный Вальган корректным жестом указал на телефон. Правая рука привычно оглаживала и ласкала выпирающий подбородок. Бахирев не представлял раньше, что жест может вызвать такое доходящее до тошноты отвращение.

Секретарь заместителя министра ответила, что Бочкарева вызвали в Совет Министров, а летающими противовесами занимается не он, а главк. После долгих мытарств Бахирев дозвонился до человека, которому поручено было разобраться в его заявлении.

Торопливый басок дословно повторил в трубку фразу из заключения:

— Конструкция в номинале работоспособна, но чувствительна к отклонениям. Не допускайте отклонений!

— Любая конструкция в номинале работоспособна! — с тихим бешенством ответил Бахирев. — Хорошие конструкции отличаются от плохих прежде всего тем, что хорошие мало чувствительны к отклонениям!..

— Товарищ Бахирев! — Басок в телефоне ответил с возмущением. — Вы что, первый день на заводе? Кто же вводит в массовое производство непроверенную конструкцию? Это же просто несерьезный разговор! Необходимы длительные и массовые испытания. Это же общий для всех закон!

— Но поймите, у нас исключительное, а не общее положение! Мы каждый день выпускаем негодные тракторы.

Но на том конце провода не понимали этого:

— Прекратите безобразия, на заводе! Довели технологический процесс до полного безобразия и вместо того, чтобы отвечать за это, прячетесь за взятые с потолка новые конструкции! Несерьезно же все это, несерьезно! — В голосе дрогнуло то самое отвращение, которым был переполнен сам Бахирев. — Белыми же нитками все это шито! За кого вы нас принимаете, в самом-то деле? Мы же тут стреляные воробьи! Понимаем, когда справляются с работой, когда не справляются. Этого за конструкцию не спрячешь.

Бахирев только теперь понял, в каком свете представляется в министерстве его фигура, — человек, проваливший производство и пытающийся спрятаться от неизбежной ответственности за проектами и бумагами. Но такого инженера надо снимать. Что же этот разговор? Прелюдия к изгнанию? Он хотел сказать: «Не смейте говорить со мной как с мошенником!» Слова застряли в горле. Он повесил трубку и пошел к двери, опустив веки, стараясь не видеть Вальгана. Но пронзительный подбородок Вальгана и торопливо ласкающая его рука проникали под ресницы, лезли в глаза.