Галина Николаева - Битва в пути

— А вы?

— Я должен разобраться. Поэтому я и пришел. Я прошу объяснить…

— Что ж объяснять? Космополиты — это политические злопыхатели. Я не злопыхатель. Но я всю войну работал в танкостроении. — Бахирев, не поднимая сонных век, смотрел на, бумаги, но слова ложились весомо. — Война заставила и приучила меня жить идеей нашего технического первенства…

Чубасов насторожился. «Жить идеей нашего технического первенства…» Чубасову показалось, что на миг приоткрылась завеса сонных век. Может быть, это и есть главное? Тот ключ, который открывает все двери и замки в этом человеке? Но Бахирев не дал ему подумать над этой фразой.

— Я не злопыхательствую над недостатками. Я… — Он перебрал в уме «стыжусь», «краснею», «страдаю» — все было не то. Одна фраза точно определяла его состояние, но в ней было излишество. Он понимал это, но устал искать и сказал то, что пришло на ум: —Для меня наши недостатки — это язвы на теле матери. Пока я вижу их, я могу думать лишь о том, чтобы залечить их.

«Нескромность во всем — в поступках, в словах, в отношении к людям», — подумал парторг и сказал скептически:

— Предположим, вы правы, в нашем тракторе еще много, как вы говорите, язв, я бы сказал куда проще — недостатков. Но разве плохо поощрить премией людей, еще не давших нужного качества, но идущих к верной цели верной дорогой?

Губы Бахирева болезненно покривились.

«Щедрость! — подумал он с горечью. — Широкая щедрость страны…»

— Плохо! — ответил он. — Премий надо меньше и строго по заслугам. Настоящего человека перехвалом не испортишь. Но если наградить, перехвалить человека корыстного… честолюбивого… ограниченного… Он же тотчас поверит в свое совершенство! Он же тотчас начнет с помощью наград и похвал пробираться к деньгам и власти! Награждая бездарных и недостойных, мы способствуем тому, чтобы бездарные и недостойные приобретали вес и влияние. И это в стране, главной двигающей силой которой должны быть инициатива и талант масс. Это — первое зло. Награждая недостойных, мы делаем недостойных образцом для миллионов. Это — второе зло. И когда два этих зла соединяются вместе… Щедрость! — вдруг некстати с горечью вырвалось у него. — Щедрость страны, обращенная во зло стране!

Последние слова были отрывисты и неясны, но именно эти слова с их неуместностью и болью вдруг заставили Чубасова поднять голову.

— Разве вы не видите этого? — продолжал Бахирев. Чуб асов медлил с ответом.

— Есть вопросы, которые решает партия… Я не беру на себя смелость решать их персонально.

— Но из кого состоит партия? Из таких, как вы! Если каждый струсит, каждый «не возьмет на себя смелости», то во что же превратится партия?

— Вы не поняли меня, — побледнев и обозлившись, оборвал его Чубасов. — Я решаю их вместе с партией, но когда они решены, я не возьму на себя смелости перерешать их в одиночку… или в этаком интимном тет-а-тет, как у нас с вами.

Нить, на миг протянувшаяся между ними, опять порвалась. Они сидели как антиподы—Бахирев, напористый до опрометчивости, как считал Чубасов, и Чубасов, осторожный до трусости, по мнению Бахирева.

— Мы попросим вас выступить на партактиве, — едва выговорил Чубасов. — Но это будет недели через две, после возвращения директора. Я хотел бы быть в курсе ваших ближайших планов.

«Я должен стать выше личной обиды и личной неприязни, — мысленно твердил он. — Речь идет о заводе». Пересилив себя, он чуть улыбнулся.

— Во избежание добавочных катастрофических неожиданностей. А также потому, что в ряде вопросов согласен с вами. Семен Петрович еще не успел сказать вам. Но два часа назад подписан приказ о назначении Рославлева в моторный, Сагурова — в чугунолитейный. А также о передаче средств последнему и об установке там нового конвейера.

Бахирев стал торопливо дергать и крутить вихор на затылке. «Значит, все-таки удалось! Проняло-таки Вальгана! Понял, что на пользу! Значит, можно начинать работу!»

И, словно угадав его мысли, Чубасов сказал:

— Только… еще раз хочу вам напомнить… Приказы производства не перестроят. Его перестроят только люди!

Чубасов ничего не сказал о своей помощи, о разговорах с Вальганом в горкоме и обкоме. Бахирев смотрел на усталое красивое лицо парторга с одним желанием: скорей бы ушел этот вялый человек с его прописными истинами, скорей бы на свободе, без Вальгана, приняться за дело!

Этот день ознаменовался еще одной небольшой победой. Первый вкладыш, изготовленный по всем правилам, лег на ладонь Бахирева. Смена, занятая вкладышем, уже кончила работу. Демьянова не было. Бахирев был один со своей радостью. Вкладыш — легкий, сверкающий полуцилиндр с золотистыми бликами на внутренней поверхности — на вид не отличался от прежних. Но за холодком металла, за сияющей алмазной расточкой Бахирев видел, что в отличие от прежних этот был «честным» вкладышем! Слой бронзы нормален, значит не будет выкрашиваться прежде времени. Кто оценит это качество — честность детали? Тракторист, механик МТС?

Бахирев смотрел, как скользят блики по отполированной поверхности. Первый реальный вклад в работу завода… Пока еще не вклад, еще только «вкладыш», именно «вкладыш», маленький, невесомый! Что удалось пока? Вернуть честность одной детали, сделать ее боеспособней в том соревновании двух систем, которое шло в мире. Но разве решен до конца даже этот малый вопрос? Не возиться с каждым вкладышем, а сделать биметаллическую ленту. Это могут сделать только металлургические заводы.

«И здесь, на заводе, так мало зависит от меня, — думал он. — А по ту сторону заводских ворот? Металлурги с качеством их проката, станкостроители с их станками, нефтяники с их горючим. Может, так же как мы, тракторостроители, недоделываем гильзы и вкладыши, нефтяники недоочищают горючее и станкостроители недодумывают конструкции станков? Откуда возникает нечестность людей, превращающаяся в нечестность вещей? Почему притупляется решающее оружие в соревновании двух систем, почему нет того взлета производительности труда, который возможен и должен быть? Может быть, полагаясь на высокий дух советского человека, мы недооцениваем силу рубля и плохо маневрируем рублем? Может быть, многие мелкие изъяны — лишь следствие одного большого, следствие того, что мы еще нарушаем основной закон социализма — каждому по труду? Но мудрено, ой как мудрено проследить действия огромного закона на миллионы мелочей, вплоть до этих вкладышей!»

Горечь заставила его сильнее сжать пальцы. Край вкладыша врезался в кожу. Бахирев переложил его в другую руку. Туманный след от пальцев остался на льдистой поверхности. Бахирев бросил вкладыш в ящик. Сколько их тут? Одинаково мерцают под огнями цеха, и трудно отличить те, прежние, с тайной, предательской фальшью, от сделанных на совесть! Бахирев очнулся от задумчивости. Наладчики возились у автоматов.