Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса

— Разрешите вопрос? — поднял руку Майдан. Его интересовало, почему генералов не положено сажать на гауптвахту.

— Так. Значит, слышали всё, — понял Радько. — Слышали и сочувствуют своему преподавателю.

— Представьте, что адмирал или генерал пришел вместе с вами в школу, — улыбнулся Константин Васильевич. — Как вы думаете, он через барьер в раздевалку полезет?

Ученики засмеялись. Ситуация была самая жизненная. Утром, когда до построения оставалось несколько минут, раздевалку брали штурмом, не останавливаясь перед препятствиями. Военрук боролся с этим самым решительным образом. Не один торопыга получил от него направление на вечернюю трудовую повинность к боцману Дударю.

— Устав сочинили не просто так. Он отражает многолетний опыт, — объяснил Радько. — Вижу, что теперь вы сами догадались, почему не для всех предусмотрены одинаковые меры воспитания.

Ученик Майдан ответом остался неудовлетворен. Константин Васильевич видел это по его глазам. С другой стороны, оставалось еще неясным, почему Валерий Евсеевич Марусенко, который больше других учителей стремился походить на настоящего морского командира, вдруг опоздал на урок и явился небритым, с грязным подворотничком и недраеными пуговицами. Генерал вроде бы возмутился правильно, но, с другой стороны, если всех учителей станут вот так шпынять… Военрук и сам еще не знал, что предпринять в сложившейся ситуации.

Больше никаких происшествий во втором взводе в этот день не произошло, если не считать того, что Жора Куржак наконец-то исправил злополучную двойку по анатомии и еще на последнем уроке в классе присутствовал инспектор гороно.

Инспектор пришел на урок алгебры. Он тихо, стараясь не мешать, пристроился на свободном месте в дальнем углу. Михаил Тихонович сразу узнал этого старика. Рассказы о его въедливости и дотошности ходили среди ленинградских учителей. Но встречаться лично Святогорову еще не приходилось. Он двинулся было навстречу, чтобы представиться. Но старик выставил ладонь, как бы предупреждая: это ни к чему, продолжайте занятия.

Минутная заминка сразу отразилась на классе. Ребята заерзали, украдкой оглядывали незнакомца и все до одного подобрались. Конечно, флотского мундира на старике не было, но ясно, что появился он неспроста. Михаил Тихонович вернулся к своему столу и приступил к объяснению материала. Ученики, собственно, не сразу сообразили, что это новая тема. Гасилов решал у доски обыкновенное квадратное уравнение. Задачка оказалась простейшей. Только Святогоров зачем-то попросил Аркашку сложить корни, затем перемножить их между собой и не разрешил ничего стирать.

Следующим был вызван Зубарик — Мымрин. Он, как и положено, громко доложил свою фамилию. В этот момент инспектор проявил особенный интерес. Святогоров взглянул на проверяющего, и тут до него дошло, что неожиданный гость на его уроке представляет тот самый «арбитраж», о котором заикнулся обиженный ученик.

Сам же Мымрин об этом не подозревал. Ему хотелось показать себя перед незнакомцем с самой лучшей стороны. Мел крошился в его руке — так Зубарик торопился решить задачку.

— На доске все верно? — обернулся к классу преподаватель.

В ответ дружно поднялись руки. Мымрин тоже взглянул под знак радикала и с досадой заметил описку. К счастью, никто не успел его поправить. Дробные корни, полученные Мымриным, преподаватель вновь предложил сначала сложить, а потом перемножить.

Если не считать этой мелкой невнимательности, Григорий отвечал уверенно. Он не предполагал, что каждое произнесенное им слово опрокидывает жалобу, хитроумно сочиненную на семейном совете.

— Молодец, Мымрин! Садитесь! — похвалил Святогоров.

Григорий вспыхнул от удовольствия и, самолюбиво щелкнув каблуками, направился на место.

Задачи становились все сложнее. Когда на доске не осталось живого места от различных вариантов квадратных уравнений, стало ясно, что это вовсе не повторение.

— Посмотрите внимательно! — предложил учитель. — Может быть, кто-либо заметит определенную закономерность?

И опять поднялись руки. Святогорову пришлось выбирать, кому отдать предпочтение. Лека Бархатов вовсю пользовался преимуществом первой парты. Он будто хотел заслонить собой весь класс. А вызванный к доске, Лека неожиданно стал соавтором средневекового французского математика Франсуа Виета. Святогорову оставалось только отшелушить ненужные слова, и перед классом предстала теорема, которую каждый ученик только что открыл для самого себя.

— Товарищ Куржак, вам понятно? — поинтересовался Михаил Тихонович. Жорка радостно закивал.

— Вижу, что всем понятно, — удовлетворенно сказал преподаватель, как бы рассуждая вслух.

Инспектор уже давно ничего не писал в свою книжечку. Он смотрел на возбужденный класс, на тихого, по-обычному вкрадчивого учителя, и можно было подумать, что в следующий момент старик тоже закивает вслед за Жорой.

Все шло как по нотам. Негромкий голос преподавателя осаживал наиболее темпераментных, держал класс в узде.

Далее полагалось взять слово самому Святогорову и в заключение вывести на доске теорему в строгом буквенном облачении. Но ребята так активно работали, что Михаил Тихонович решил рискнуть. Он предложил заменить его у доски.

Поднялось шесть рук.

— Дима, к доске! — сказал преподаватель Майдану. Святогоров нарушил правила. В спецшколе полагалось именовать: «Товарищ ученик…» Но у Михаила Тихоновича язык не поворачивался называть так Майдана.

Учитель не ошибся. Майдан доказал теорему. Он единственный и получил на этом уроке оценку в дневник. Оценка, поставленная одному, должна была подстегнуть остальных.

Заключительный эпизод урока, правда, не все поняли одинаково. Уже выходя в коридор, Святогоров услышал насмешливый комментарий Григория Мымрина:

— Чего ж здесь удивляться? У Димки блат. Ему даже разрешено обращаться не «товарищ командир взвода», а просто Михаил Тихонович!

После окончания занятий Димка неожиданно столкнулся в коридоре с физиком Дорминдонтовым. Тот, оказывается, вовсе не заболел. Почему же тогда его не было на уроках? Но спросить об этом Майдану показалось неудобным. Димка с шиком отдал физику честь и был награжден в ответ яростным взглядом. Как будто бы Майдан не поздоровался, а обругал учителя,

Павел Феофанович вышел из кабинета директора в отвратительном настроении. Он твердо решил в спецшколе больше не работать. Глупое козыряние повстречавшегося ученика окончательно вывело его из себя. Все произошло из-за того, что Дормидонтов опоздал на свои уроки во втором взводе. Он не чувствовал за собой вины, поскольку выехал из дома заблаговременно. Но в районе Мальцевского рынка его застало общегородское учение по противовоздушной и химической обороне. Все трамваи были остановлены. Пассажиров направили в ближайшие подвалы. Дормидонтов пробовал протестовать, доказывать. Но Павла Феофановича объявили «пострадавшим». Хорошенькие дружинницы из студенток мединститута в момент окрутили его бинтами. Дормидонтов пролежал спеленатым полтора часа. Даже к телефону не подпустили, чтобы предупредить.