Семен Бабаевский - Кавалер Золотой Звезды

— Ирина, я знаю, отчего ты такая грустная… Поверила бабским сплетням?

— Нет… И не верила и не верю. — Ирина остановилась и почему-то испуганно взглянула на Сергея. — Сережа, мне больно, но я не верю, чтобы ты такое обо мне сказал… А только, Сережа, обо всем я уже передумала… И вот теперь смотрю на тебя и говорю сама себе: напрасно я тебя полюбила…

— Ну, что за глупость, Ирина!

— Нет, Сережа, это не глупость…

— Да я же ни в чем не виноват перед тобой…

— Верю. — Ирина закусила губу, ресницы ее сделались влажными. — И если ты сейчас ничего плохого не говорил обо мне, то всегда можешь об этом сказать, потому что это — правда… Что тут скрывать? Тебе нужна жена не такая, как я, — разве это не правда?.. Мне больно и горько… Но я уже не смогу быть с тобой такой, как была…

— Знаю, ты гордая! Но вот такую я и люблю тебя!

— Нет, не гордая я, а несчастная.

Из станицы, извиваясь по дороге, выползал обоз. На передней арбе стоял Никита и махал шапкой.

— Меня зовут, — сказала Ирина.

— Останься, Ирина, — проговорил Сергей, беря ее за руку. — Мы их догоним… Я тебя на машине подвезу.

— Не могу, Сережа…

Ирина оправила на голове шаль и, высоко подняв голову, пошла к обозу. Сергей видел, как она села в бричку, взмахнула кнутом и погнала быков, а потом встала и помахала платочком. Последняя подвода давно скрылась за Верблюд-горой, опустела серая лента дороги, а Сергей все стоял и с грустью смотрел на блеклую степь под низким, в тучах, небом.

Вдали лежала озимь, густо припудренная инеем, и над ней низко-низко кружились грачи. «И чего они кружатся над этой неуютной и обезлюдевшей степью? — думал Сергей. — Только еще больше одолевает грусть, когда перед глазами рябит серое, в тучах, небо…»

И в какую сторону Сергей ни смотрел — всюду лежали нерадостные краски поздней осени. По одну сторону дороги широким размахом простиралась зябь, по другую — тянулись то редкие, выбитые скотом будылья кукурузы, то жухлая, совсем бесцветная стерня, то редкие, сломанные и приглаженные бороной стебли подсолнуха. Мимо дороги то пробегали стога соломы, то вставали бригадные станы — пустые, с наглухо закрытыми дверями. А небо было темное и холодное, ветер гнал тяжелые тучи на запад и там, по изогнутому горизонту, прессовал их в иссиня-черную, как чугун, высокую стену.

На дороге показалась женщина. Опираясь на палку, она устало переступала ногами, обутыми в тяжелые сапоги. На левой руке у нее висела кошелка.

— Подвезем? — спросил Ванюша, когда женщина была от них шагах в десяти.

Сергей кивнул головой. Ванюша нажал тормоза, колеса завизжали, поползли и остановились. Женщина посторонилась.

— Куда путь держите, тетушка? — спросил Сергей.

— Иду, сынки, до дому. В колхоз «Светлый путь» — туточка на хуторах…

— Садитесь, подвезем.

Женщина не спеша залезла в машину и, подобрав руками полы кофты, удобно уселась на заднем сиденье, не сказав ни одного слова. Когда газик набрал скорость и ветер ударил ей в лицо, она воскликнула:

— Ой, как же ловко!

Сергей полуобернулся, закинул руку за спинку сиденья, посмотрел на свою случайную спутницу. В машине сидела немолодая женщина, суровая на вид. Широкие и сильные ладони ее лежали на коленях. Лицо скуластое и сухое, а глаза в мелких морщинках. На ней была просторная ватная кофта, голову ее покрывали сперва белая косынка, завязанная узлом ниже подбородка, затем теплый полушалок, а поверх всего — вязаная шаль с махрами, лежавшими и на плечах, и на груди, и на спине.

— Где же вы были? — поинтересовался Сергей.

— А где была — там уже нету. Ходила в Рощенскую.

— На базар?

— На базар бы не потащилась в такую даль. — Женщина тыльной стороной ладони вытерла губы. — Дело было такое, что пришлось иттить. А только получилось так, что — зазря ходила.

— А что у вас за дело?

— Жалоба, — неохотно ответила женщина. — Ходила в район, думала пожаловаться.

— И что же? Пожаловалась?

— Не смогла. — Женщина тяжело вздохнула. — Только ноги набила, а все без толку… Тех начальников, до которых было мое дело, на ту беду не оказалось в районе. Сказать, Кондратьев Николай Петрович, наш первый секретарь райкома, меня очень хорошо знает. Летом, бывалоча, сколько разов приезжал до меня прямо в поле и завсегда спрашивал: «Ну, как поживаешь, Лукерья Ильинишна?..» К нему-то я и направилась. Он человек душевный, простой, ему-то во все доверишься, а только не было Николая Петровича в районе. Говорили, что уехал по станицам. Сидел на его месте второй секретарь или дажеть третий — тех я не знаю. Но я было хотела пойти и к третьему, а мне сказали, что он сильно занят, принять не может, потому как готовится к выборам… Что тут поделаешь? Пошла я в райзо, а в райзо тоже никого нету, выехали в Усть-Невинскую, что ли… Беда! Тогда я направилась в райисполком. Там у нас теперь председатель новый, демобилизованный… Тутаринов по фамилии, местный, из Усть-Невинской. Его я еще и в глаза не видела, а люди, кто с ним встречался, очень даже хвалят. Старательный, говорят, а только еще совсем молоденький, дажеть и не женатый… Пошла я к нему. И тут мне неудача. Секретарь сказал, что этот Тутаринов не сидит в кабинете, а все по району мотается.

Сергей заметно покраснел.

— А вы бы изложили свою жалобу секретарю райисполкома, — посоветовал он.

— Ничего тот секретарь не поможет. — Лукерья Ильинишна поправила у подбородка шаль и снова ладонью вытерла губы. — Пошла я к судье. Выслушал он меня со вниманием, дажеть головой качал, а потом и говорит так внушительно: «Все правильно; у тебя, тетка, есть патриотизм, а только, говорит, к твоим словам требуется, чтобы сперва райпрокурор все расследовал, дело составил, а тогда уже это дело само по себе пойдет в суд… А пока, говорит, от прокурора такого дела нету, суд судить не может…» Закон, что тут поделаешь! Поплелась я и к прокурору, и все одно своего добилась бы, а у прокурора, на мою беду, уже весь прием кончился. Куда пойдешь? Харчей у меня нету, жить, сказать, не на что. Так я ни с чем и вернулась. — Она на минуту задумалась. — Но я завтра снова пойду, только теперь буду умнее — запасусь харчами.

— Лукерья Ильинишна, — заговорил Сергей, — а что же у вас за жалоба? Вы так и не сказали.

— И не скажу. — Лицо Лукерьи Ильинишны сделалось еще более строгим. — Жалоба, сынок, не лично моя, а, сказать, от колхоза… Тебе-то зачем же знать?

— Хотелось бы знать. Я и есть тот самый Тутаринов, что еще совсем молодой и неженатый.

— А не обманываешь? — спокойно спросила Лукерья Ильинишна. — А ну, покажи звезду.

Сергей вынужден был расстегнуть шинель и откинуть левую полу.

— Вот не думалось и не ждалось на дороге повстречаться.