Евгений Пермяк - Горбатый медведь. Книга 2

Не найдя достойного мужа. Муза Шишигина, почувствовав первые признаки возраста, решила выйти замуж за Герасима Петровича Непрелова. Он вовсе не стар для нее, а она для него молода. Уверенная в себе, она во время мильвенского мятежа обратила на себя его внимание. А потом, перед уходом мятежников, она, горя высокими чувствами, появилась в госпитале МРГ сестрой милосердия, а за Камой, по воле провидения, рока, судьбы и каких-то еще сил, от которых зависит течение жизни людей, оказалась в кошевке начальника финансов МРГ. Нужно же было как-то передвигаться, отступая с армией. А так как с ночлегом было трудно, сестра милосердия, естественно, не могла быть расквартирована с кем попало. И она останавливалась в избах с Герасимом Петровичем. Надежнее. Военные люди, особенно на войне, иногда слишком настойчивы. А Герасим Петрович, человек не пьющий, не курящий, состоятельный и обязательный, с которым можно поговорить обо всем и о новом электрокинотеатре «Одеон» или «Триумф». Особенно интересными были разговоры в длинные, темные вечера, когда в избе единственным освещением оставалась луна, если она в этот час заглядывала в окна.

Любовь Матвеевна старалась не верить сплетням, но ее тетка обронила новое подтверждение слышанному.

Трудно быть женой красивого и молодого мужа. Приходится многое не знать и прощать. Иного не остается. Если ты уличишь и устроишь семейный скандал, надо делать выводы. А какие выводы может сделать она, обожая своего Герасю, обожая до прощения ему непростимых грехов. И все же, безгранично любя его, она не могла доверить ему судьбу своего сына. Если он мог обманывать ее за Камой, кто может поручиться, что и по эту сторону реки он не… Нет, нет, он не предаст Маврикия. Этого он не сделает, но кто поручится, что он не проговорится случайно…

Нужно скрыть. Сын опора ее жизни, а он… От него можно ждать и того, чего он сам не ожидает от себя.

Пообещав прийти в Омутиху на другой день, Дарья Семеновна решила дать матери собраться с мыслями и подумать, как быть дальше. А сама ходила по мильвенской родне и знакомым, желая узнать как можно больше для Маврикия.

Они, наученные расправами, откровенничали теперь мало, почти не касались политики, положения дел на фронте. Впрочем, о фронтовых делах можно было и не говорить. Газеты больше не хвалились победами. Радовавшиеся приходу белых заметно мрачнели. Они что-то знали и скрывали.

Побывав у старой знакомой Васильевны-Кумынихи, раздавив с ней по три рюмашечки, Дарья Семеновна узнала больше, чем у всех других.

— Фронт остановился, — сказала та. — Бечь еще не начали, но пятки-то уж смазывают. Турчак полностью выехал. В Омск. Верная примета. Этот дородный пес раньше других чует.

От Екатерины Матвеевны, как выяснилось, было получено письмо без подписи и написанное не ее рукой.

— Обещалась до июля приехать в Мильву, — сообщила Кумыниха. — Понимай как хочешь. А я понимаю так, что до июля и духу ихнего тут не будет.

Перескакивая с одного на другое, Васильевна рассказала и об убийстве Сонечки Краснобаевой сыном пристава Юркой Вишневецким, который разгуливает теперь козырем по Мильве. Васильевна несомненно была осведомленнее других. Она, приторговывая на рынке пирогами, шаньгами, квасом, узнавала самые свежие новости. Ей уже несколько раз приходилось слышать о недовольстве в сибирских частях. Она была свидетелем поимки на рынке дезертиров, возвращающихся домой пешим порядком.

Дарья Семеновна пересказывала Маврикию слышанное. Теперь не было никаких сомнений, что тетя Катя находилась в безопасности. Для него это самое главное. Теперь оставалось только увидеться с матерью и уходить. Что тут делать больше? Зачем рисковать? Нужно уходить. И Маврикий ушел бы, но Дарья Семеновна рассказала ему, как была убита Сонечка Краснобаева. И он почувствовал, что уехать из Мильвы, не отомстив убийце, невозможно.

Всякий рассказывающий о ее гибели привносил свое. Иначе и не могло быть. Однако никто не искажал главного. Расскажем и мы, как это было.

В дни, когда мятежники покидали Мильву, отец и сын Киршбаумы организовали печатание и распространение листовок, призывающих растерянных и жалких солдат вахтеровских банд вернуться под родные крыши. Мильвенский Совдеп обещал помилование всякому пришедшему с повинной.

Смятение было столь велико, упадок духа так необратим, что маленькая листовочка останавливала и возвращала почти каждого бегущего, в руках которого оказывался этот спасительный розовый листок с фиолетовым штемпельным оттиском.

Сонечка Краснобаева, распространяя листовки, видела чуть не магическую силу их воздействия. Особенно потрясала последняя фраза листовки: «Теперь ты знаешь, кто желает тебя спасти в эту последнюю минуту самоубийства вахтеровских шаек».

Поэтому Соне хотелось как можно больше разбросать листовок и этим сохранить жизнь таких знакомых людей, из которых она чуть ли не каждого второго знала в лицо. И когда по плотине совсем нестройно и явно понуро шел отступающий отряд ОВС, Сонечка поджидала его с припасенными пачками листовок у монумента горбатого медведя. Он все еще нес на своей спине символ надежды.

И в этом году были заготовлены большие запасы дров. Они, уложенные в высоченные поленницы, образовали множество «улиц», «переулочков», тупичков. Ими-то и хотела воспользоваться Соня на случай преследования.

И когда недавние кичливые храбрецы с осунувшимися лицами и померкшими глазами приблизились, она бросила пачку листовок и скрылась. Это было так неожиданно, что искривленные ряды отряда окончательно смешались. Каждый хотел поймать и прочитать листовку. Напрасно командир отряда подавал не очень уверенные команды. Он только ухудшал дело. На его глазах несколько человек дезертировали в темноту.

Теперь Сонечке нужно было затеряться в узких лабиринтах поленниц. И никто бы не погнался за ней. Потому что даже самый смелый не захотел бы рисковать собой, будучи уверенным, что девчонка действует не одна. Им всюду чудились засады. Стал страшен каждый темный угол. А Соня, видя замешательство отряда и его разлад с командиром, снова появилась и, кидая вторую пачку листовок, крикнула:

— Клянусь жизнью, вас простят. Возвращайтесь!

Она и на этот раз могла бы скрыться в дровах. И никто бы не стал оцеплять огромный дровяной склад на плотине, так как на марш до Камской пристани дано только три часа. Несколько шагов отделяли ее от дров, но она поскользнулась на опавших листьях тополей. Поскользнулась и пала навзничь. Вот тут-то и показал себя озверевший отпрыск пристава Вишневецкого. Он подбежал к упавшей и заколол ее штыком.

Кто-то в ужасе отвернулся. А кто-то кинулся прочь…