Николай Садкович - Человек в тумане

Потом он снова чего-то боится. Эту тайну Ян не открыл мне до сих пор. Может быть, вы скажете, какое преступление мог совершить мальчик, чтобы бояться своих? Я тоже не знаю. И не верю в его преступление.

Ладно, он не возвращается домой и никуда не уходит. Он живет в лагере для тех, кому некуда идти. Год, другой, побираясь на разных мелких работах. Иногда ему кажется, что можно вернуться. Просто сесть в поезд и отправиться на восток. Но всякий раз возле находятся люди, которые сбивают с ног каждого, только подумавшего об этом. Дни и месяцы тянутся, как туман на старом болоте.

Ян делает один за другим неверные ходы и, конечно, ничего не выигрывает. Он хочет учиться. Не то чтобы поступить в консерваторию, о чем раньше мечтал, а просто чему-либо научиться. Ему предлагают пойти в американскую школу. Где-то под Мюнхеном. Он приезжает туда и узнает, что это даже не школа, а институт – «Институт изучения СССР».

– Неплохо, – тогда сказал я. – Значит, союзники не пожалели денег на целый институт для Советской России.

– Да, – ответил мне Ян, – они не жалели денег, только учат там совсем другому.

– Чему же там учат?

Поверите, я просто ахнул, когда он рассказал, чему там учат. Ненависти и умению совершать преступления, вот чему они обучают, если верить Яну.

Удивительно, как ленивы наши репортеры, я ни разу ничего не читал об этом в газетах, но Ян утверждает, – это именно так. Он отказался поступить в американский институт, потому что он «комсомол». Но он не «комсомол», это он тоже на себя выдумал.

Теперь его лишают всякой работы. Он голодает и, даже если бы хотел, не может добраться до своих. Он нищий. Он не хочет вернуться на родину с пистолетом и фальшивыми документами, а здесь не хочет, чтобы знали, что он советский. У него еще нет паспорта, и он записывается поляком. Мне трудно понять, почему он так делает. Кажется, так легче получить контракт на работу в Австралию. Туда берут всех, и, говорят, те, кто ухитряется выжить, иногда возвращаются с деньгами. Мне не удавалось видеть таких. Вербовщик раздает красивые афишки с морскими пляжами и дансингами, с фотографиями веселых эмигрантов. Им важно впихнуть парня в трюм, а там цепляйся сам, за что сможешь.

На пароходе находится какой-то матрос, который несколько раз ходил в Австралию и обратно. Туда он возил тех, кто поверил, обратно тех, кто убедился. Ян решает удрать. Выручил тиф. Тифус – по-латыни туман. В тумане старая калоша сбивается с курса, а среди завербованных вспыхивает эпидемия. Капитан вынужден повернуть в Дувр. Незачем мне рассказывать, как в Англии лечат тех, у кого нечем платить. Больных вычеркнули из списка раньше, чем они умерли. Такие убытки не новость для австралийской компании. Ю си?

Жизнь учит людей находчивости. Ян не болел. В общей суматохе он сумел попасть в число списанных и сошел на берег. Его, вероятно, вычеркнули вместе с теми, на кого уже не рассчитывали. Никто не преследовал его, никто не заставлял выполнить подписанный контракт.

Обессиленный мальчик торопился убраться подальше, смешаться с толпой. Так он попал в Лондон. Честное слово, когда я слушал его рассказ, мне трудно было поверить, что парень мог вынести столько и все еще надеяться на хороший конец.

Ян сказал:

– Должно ж когда-либо это кончиться.

Ладно, в Лондоне он встречает того самого полного джентльмена. Зовут его «мистер Данило». Он почти что земляк, но Ян назвал его гангстером и врагом.

– Он твой враг? – спрашиваю я.

– Он враг всех советских людей, – отвечает Ян, ничего не объясняя. Тогда я говорю:

– Советские люди в этой стране находятся под защитой правительства ее величества, лучше всего просто пойти в полицию.

Ян рассмеялся:

– Был я в вашей полиции (он так и сказал: «В вашей полиции»), вовсе это не лучше и вовсе не просто. Кажется, там есть друзья у мистера Данило.

– Что ж, – предлагаю я, – если ты кое-что знаешь, почему бы не рассказать об этом на Кенсингтон-паласгарден? [12]

Лицо Яна покрывается красными пятнами, он с трудом произносит:

– Они ни при чем, – и умолкает, словно ему не хватает дыхания сказать еще несколько слов.

Я жду, пока он успокоится, но ничего нового не узнаю. Теперь вы видите, он не хотел идти на Кенсингтон-паласгарден. Не будем сейчас выяснять почему, – я и так забежал немного вперед. Этот разговор произошел значительно позже. Перед тем, как мы удрали из Лондона. А до этого было так.

В первые дни, когда Ян пришел из Дувра в Лондон, мистер Данило приютил его, накормил голодного парня и даже одел. Он хотел, чтобы Ян работал на его компанию. А Ян понял, что эта компания – как бы лондонское отделение того американского института. Он ушел от мистера Данило и, может быть, два или три года скитался по нашему острову. Был шахтером в Уэльсе, мыл посуду в барах Манчестера, подметал полы в казармах и чистил студенческие площадки в городе Дарем, словом, пристраивался, где только мог. Он хотел видеть больше, объехать весь мир. Парень вырос, окреп. Кое-чему научился.

В конце концов могло повезти, и жизнь как-то сложилась бы. Но как раз в это время у вас умер Сталин. В Англии по-разному отнеслись к его смерти. Знаете, когда уходит большой человек, то каждому хочется что-то сказать о нем. Хорошее или плохое. Верят тому, чему хотят верить. Но вот Ян мне рассказывал, что русские, живущие в Англии, забеспокоились. Будто бы вышел новый советский закон, и теперь можно вернуться тем, кто в чем-либо виноват.

Ян приехал в Лондон узнать в консульстве, правду ли говорят? Тут снова у него на дороге встал мистер Данило. Тогда эти люди кружили вокруг советского консульства, как акулы вокруг неосторожных пловцов. Я не ошибся, когда, найдя Яна на берегу Темзы, подумал, что он избит и ограблен. Они это сделали…

Не так-то просто разобраться во всем…

Я не политик. Но если наше правительство подписывает договора с вашим правительством, зачем ему кормить мистера Данило? Это похоже, если бы я ходил в гости к знакомым, а дома прятал их прислугу, уволенную за воровство. Разве это порядочно для настоящих англичан? Но вернемся к Яну.

Значит, он должен прятаться от банды мистера Данило и в то же время почему-то не может попросить защиты у настоящих русских. Возможно, что о новом советском законе сначала говорили лишнее, и возможно, что он просто не заходил в консульство. Так или иначе, пока ему надо жить в Лондоне. Но, чтобы жить, он должен петь, притом петь на улицах. Не правда ли, похоже на голодного зайца, нашедшего капусту со звонком. Только начнет есть – охотники слышат звонок.

Поющий заяц… Не так смешно, как печально.

Мы должны были уехать из Лондона.

Билл прислушался.

– Кто-то стукнул в окно или это мне показалось?

– Нет, я не слышал, – ответил Сергей оглянувшись. Старик поднялся.