Николай Садкович - Человек в тумане

С невеселыми думами собрался «цвет лондонских активистов» в русском ресторане «У Любы». Случайный посетитель, пожалуй, ничего русского в нем не заметит. Вывеска написана по-французски, мебель, скатерти, сервировка такие же, как у десятка других небогатых тесных ресторанов южного Кенсингтона, одного из центральных районов Лондона. Официанты говорят по-английски, по-французски или по-немецки, и почти никто не знает русского. Только повар да редко выходящий к гостям владелец ресторана могут без особого напряжения произнести слова: «расстегай», «щи», «кулебяка» и даже пропеть «Вечерний звон». На окошках, закрытых домашними кружевными занавесками, герань в горшках да в конце узкого зальчика, над стойкой, картина «У Иверских ворот». Вот и все, что говорило об истинно русском патриотизме основателей ресторана и его постоянных, немногочисленных посетителей. На угловом, английском диване, за столом, уставленным закусками и бутылками старой смирновской водки, сидели: Данила Матвеевич, мистер Барклаев и остроносенький, с лицом, как лисья мордочка, гитарист Поль. Четвертый, сухопарый, похожий на Шерлока Холмса, что еще подчеркивалось бесконечно дымящей трубкой, элегантно одетый Макс, сидел в низком кресле, немного в стороне от остальных.

Разговор не вязался. Никто не мог предложить какой-либо интересный план действий в связи с начавшимися в Лондоне гастролями советского ансамбля песни и пляски. Пили водку по-европейски, маленькими глотками, не закусывая. Поль тихонько наигрывал на гитаре новую песенку и думал:

«С такими деньгами даже подпоить никого не удастся, не то что уговорить остаться или организовать похищение, допустим, главного балетмейстера… А не плохо бы!..»

Он взял громкий аккорд и улыбнулся. Все повернулись к нему. Поль когда-то служил в гестапо, и звали его не Поль, а Пауль, или, по-русски, Павел Станиславович, от него всего можно было ждать… Но Поль только улыбнулся и сказал совсем не относящееся к делу:

– В этом году у Баркера раньше всех начали весеннюю распродажу… Видно, тоже дела не а-яй-яй…

Макс вынул трубку изо рта.

– О, русские любят ходить по магазинам, – сказал он с явным американским акцентом.

– Ну? – повернулся к нему Данила Матвеевич.

– Можно дать им украсть, оки-доки, понимаете? – ответил Макс и снова застыл в позе Шерлока Холмса.

Данила Матвеевич отмахнулся.

– Было. И шляпки были, и перчатки, провалилось… Только насторожили их. Теперь ходят не в одиночку, а целыми табунами. – Он с огорчением глотнул целую рюмку водки и вяло ковырнул вилкой закуску.

– Улыбнись, мое сердце… – тонким голоском пропел Поль, откинувшись на спинку дивана.

– Потом анонимку, – прикрыв глаза, словно про себя, прошептал Барклаев. Данила Матвеевич наклонился к нему, напрягаясь в догадке.

– А им газетки наши подбросить, посольству дать знать… Такой-то гражданин антисоветской литературой увлекся. У них за это в двадцать четыре часа. Дешевле пареной репы. Мы сейчас репортерам… Почему из-за такого-то, раба божьего, концертик сорвался, а? Вандерфул!

Даниле Матвеевичу предложение понравилось.

Но вернемся к Яну Вальковичу. Теперь он уже взрослый, много видевший и переживший человек. А тогда был еще мальчиком, судьба которого не дала ему ни знаний, ни опыта, ни привычной в семье надежды опереться на чью-то братскую руку в час тяжелого испытания.

Когда заседали «У Любы» главари лондонского отделения «комитета», Янка находился в квартире Данилы Матвеевича. Он жил так уже более месяца. Сразу после встречи в «Грязном Дике». Жил непонятно. Выходить на улицу мог только с разрешения Данилы Матвеевича, а разговор об устройстве на работу всегда кончался одним.

– Успеешь, сиди пока дома, стереги добро. Придет время, сам пошлю.

Первые дни Ян отдыхал в тишине богатой, как ему казалось, английской квартиры. Он бродил из комнаты в комнату по мягкому, устилавшему пол до самого плинтуса, серому ковру. Разглядывал цветные картины скачек, охоты на лисиц и сельские пейзажи с дубами, совсем не похожими на родные, полесские. Поднимался по крутым ступеням в спальню. Лежал на низкой мягкой кровати без спинок. Спален было две. Одна, маленькая, для него, другая, побольше, с камином – Данилы Матвеевича. Ян брал оставленную ему монету, опускал в автомат, и газовый камин загорался уютным синеньким огоньком. Ян садился на теплый, мягкий пол, мечтал или перелистывал яркие, лакированные цветные журналы. Хотелось понять, что в них написано.

Данила Матвеевич принес ему новый учебник «Для русских, изучающих английский», изданный в Америке.

– Учись, а то живешь, как глухонемой.

Данила Матвеевич показывал, задавал уроки. Учить было нетрудно. Помогали рисунки, живые примеры. Правда, примеры, когда заходила речь о России, не нравились ему.

– Если в тюрьме заключенный получает фунт хлеба в день, сколько хлеба он съест за пять лет? Высчитайте и запишите ответ по-английски.

Или:

– Опишите своими словами очередь советских женщин у магазина детской обуви в дождливый день, осенью.

Ян откладывал учебник и, с трудом подбирая английские слова, писал собственное сочинение.

– Ай, вонт ту ворк – я хочу работать.

Или:

– Май фрэнд из пайонир – мой друг пионер.

Данила подсмеивался над его упражнениями, но не запрещал. Ян считал своего неожиданного покровителя человеком добрым и честным, вероятно, так же как он сам, оказавшимся вне родины по несчастному случаю.

Данила Матвеевич с одобрением отозвался, когда Ян сказал ему, что не захотел идти в американскую школу.

– Последнее дело, – вздыхал он, – вором в собственный дом возвращаться. Жечь, убивать… Нет, браток. Мы вернемся с тобой, заслужив право перед Родиной-матушкой! И заслужим его именно здесь, в логове капитализма!

Доверчивый юноша с радостью рассказал Даниле Матвеевичу все, что с ним было, и то, как часто мечтал он заслужить право вернуться.

– Если в чем и виноватый, то не по своей воле…

– Вот-вот, браток!

– Достаточно мы настрадались за эту войну и поступили, как честные патриоты… Может, даже благодарность заслужили…

– Именно!

– Я, когда пионером был, два раза благодарности получал. Ну, а теперь… Понимаете, по возрасту меня уже в комсомол можно…

Данила Матвеевич смеялся.

– Рановато, я тебе еще рекомендации не давал.

Он баловал Яна и… любовался им. Дня три назад, когда Ян принимал ванну, Данила Матвеевич приоткрыл дверь, чтобы поторопить парня ужинать, и засмотрелся.

– Гладенький стал… – сказал он вдруг изменившимся голоском.

А на столе, кроме обычного скромного ужина, оказались и водка, и французский коньяк.

– После баньки, – посмеивался Данила Матвеевич, – по нашему русскому обычаю полагается…