Николай Садкович - Человек в тумане

Мерно покачивались, продвигаясь в водовороте покупателей и продавцов, музыканты духового оркестра. На них одеты яркие фуражки солдат «армии спасения». Качалось белье на веревках, протянутых от одной закопченной стены до другой… И над всем этим густыми волнами плыл острый запах уличных жаровен, колониальных фруктов, паровых утюгов, жареного лука, рыбы, пыльных одежд и дешевого табака.

Как далеко это было от чопорно тихого Гайд-парка, от дорогих витрин Стрэнда и площади Пикадилли с ее богатыми ресторанами и надменными швейцарами в белых перчатках и погонах на ливреях. Здесь тоже Лондон, но здесь другой мир.

На какое-то время Геннадий забыл о цели приезда в Уайт-Чепел. Рассчитывая на встречу с Яном лишь как на счастливую случайность, он вглядывался в лица людей, казалось, бесцельно снующих. Перед ним проходили яркие и серые, будто стертые, персонажи большой, незнакомой комедии, в которой действие рассыпалось на множество мелких сцен, эпизодов. Смешных и унизительных, правдивых и до отвращения лицемерных.

Геннадий так увлекся живописными уголками шумного рынка, что Сергей счел нужным предостеречь его.

– Держите руки в карманах, – шепнул он, остановившись возле бойко торгующего заводными игрушками лысого толстяка.

Геннадий не понял.

Когда они выбрались на тихую, почти пустынную улицу, начавшуюся сразу за пределами рынка, Сергей объяснил:

– Знаете, как называется этот базар? «Нижняя юбка». А история этого названия такова: может быть, сто лет назад одна важная леди не поверила рассказам о ловкости лондонских воров. Она заявила, что не даст базарным шакалам вытащить у нее даже фартинг (четверть пенса – грош). Состоялось пари. Зажав в руке кошелек, храбрая леди, не торопясь, прошла от одного края базара к другому. Туда и обратно. Она даже купила пару перчаток, спокойно примерив их у прилавка, получила сдачу точно до пенни и заявила:

– В моем городе живут честные люди! Сказки о жуликах хороши только для иностранцев.

Тут ей предложили купить, очень дешево, нижнюю юбку. Вы догадались, это была юбка, снятая с леди, пока та покупала перчатки. С тех пор базар так и называют: «Нижняя юбка».

– Ну, мастаки, – засмеялся Геннадий, ощупывая себя, – не мешает проверить, все ли цело.

Он вынул пачку «Казбека» и шутливо ужаснулся:

– Ей-богу, была целая пачка, а осталась одна папироса.

– Придется вам перейти на сигареты. Американские или французские. Английские не хороши, – сказал Сергей. – Вы, небось, устали от этого шума, поедем, я покажу вам интересное место.

Проехав узкими переулками, теснившимися на застроенном складами и глухими заборами берегу Темзы, они остановились возле небольшого бара с неожиданным названием «Проспект». Несколько мальчиков, отталкивая друг друга, бросились к автомобилю и, открыв дверцу, вежливо поклонились.

– Добрый день, сэр!

Сергей дал мальчикам несколько мелких монет.

Глядя на то, как эти семи-восьмилетние джентльмены, подражая взрослым, с достоинством благодарили подавшего, как они уступили очередь другим, ничего не получившим, открыть дверь в бар, Геннадий почему-то вспомнил фигурку слепого мальчика с копилкой для пожертвования, стоящую в Гайд-парке. Эти не были слепы, но, видимо, нуждались не меньше своих несчастных сверстников. Голодные, бедные дети всегда вызывали у Геннадия мысли о свершенной несправедливости. Это осталось еще от тяжелой поры военного детства.

Сергей и Геннадий поднялись по узким ступенькам, как по трапу, и прошли в верхнюю, так сказать привилегированную часть бара.

Большая, довольно светлая комната с широким окном, через которое виднелась внизу под обрывом Темза, напоминала кают-компанию старого корабля. Длинные, некрашенные столы, тяжелые скамьи и бочонки вместо кресел составляли всю мебель верхнего зала. Над стойкой, сооруженной как капитанский мостик, горели зелено-красные керосиновые фонари. На обшитых корабельными досками стенах висели обрывки просмоленных канатов, два сломанных весла, сегмент штурвала, спасательный круг со стертой надписью, чья-то потрепанная зюйд-вестка, компас и другие мелкие реликвии парусного флота.

Бесчисленное количество марок, погашенных почтовыми штампами разных стран или перечеркнутых чьей-либо подписью, заполнили все свободные места на стене против стойки.

– Сувениры бывалых моряков, – объяснил Сергей. – Каждая вещь имеет свою историю. Она должна быть связана с морским происшествием, иначе хозяин не примет. Иногда здесь можно услышать захватывающие рассказы. Конечно, больше выдуманных, чем действительных. Матросы врут в угоду богатым клиентам…

Но матросы редко посещают эту часть бара. Разве что по просьбе хозяина, желающего развлечь знатных туристов. Не поднимаясь по шаткому трапу вверх, а спустившись в подвал, моряки и докеры попадали в привычную обстановку обыкновенной пивной. Пили дешевый джин, пиво, курили и не нуждались ни в каких щекочущих нервы выдумках. Если бы Геннадий захотел посмотреть нижний зал, выпить стакан пива, сидя не на романтическом бочонке, а на простом стуле, он нашел бы того, кого искал. Но Геннадий увлекся разглядыванием экзотического убранства верхнего зала, а Ян сидел внизу, у небольшого окна, и вот уже который час смотрел на темную густую воду Темзы.

Каждый раз, когда жизнь Яна Вальковича подходила к своей критической точке, когда надо было решать: прыгнуть с обрыва в неведомый омут и положить конец проклятому прошлому или смириться с тем, что однажды определило течение жизни на долгие годы, он шел к реке. Возможно, это осталось еще с детской поры, когда, затаив горькую мальчишескую обиду, Ян уходил в густые заросли прибрежного лозняка и там, скрытый от всех, мечтал о будущем. С жалостью к самому себе он рисовал картину собственной смерти и пышных похорон с духовым оркестром, знаменами и речами на сельской площади. Видел обидчиков, со слезами просящих у него прощения. Или уплывал вниз по реке, в далекие большие города. Никому не сказав об этом, только оставив на берегу какую-нибудь примету. Все считали его утонувшим, искали в ямах и вирах, а он, через несколько лет, возвращался в родную деревню сильный, завоевавший славу. Скорее всего, став знаменитым певцом, только под другим именем, и все его враги и друзья ахают, узнав, что тот, о котором они так много слышали, есть не кто другой, как он, их односельчанин…

Мечты наивного детства никогда не исчезают бесследно. С годами уступая жестокой правде жизненных столкновений, хранясь в тайных уголках еще неистраченной юности, они подчас поднимаются защитным барьером, продлевая ощущение жизни, когда кажется, что с нею уже покончено.

Река всегда притягивала Яна силой бесконечного движения, манящей жутью неизведанных глубин. Теперь перед ним была Темза. Неторопливая река под крутым берегом. Ян знал ее днем и ночью, в дождь и в ясную погоду. Видел на ее берегах веселых людей, шумные компании беззаботной молодежи, притихшие парочки влюбленных и застывших в сдержанном азарте спортсменов-рыболовов. Слыхал и о трагических всплесках мутной воды, смыкавшейся над несчастными под мостом Ветерлоо или Вестминстерским. В районе доков Темза становилась рекой-труженицей. Здесь она молчаливо несла бремя тяжелых барж, груженных нефтью и сталью, лесом и зерном. В часы морского прилива негромко роптала, расступаясь короткой волной над тупыми килями многопалубных океанских теплоходов, вскипала светлыми бурунами, догоняя быстроходные катера, и затихала, словно отяжелевшая от пролитого масла древних тихоходов, ползущих со скоростью ленивого путника.