Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #2

"Представьте моё мучение, - писал Чехов родным с дороги в мае 1890 года. - То и дело вылезаю из возка, сажусь на сырую землю и снимаю сапоги, чтобы дать отдохнуть пяткам. Как это удобно в мороз! Пришлось купить в Ишиме валенки"… "…грязь, дождь, злющий ветер, холод… и валенки на ногах. Знаете, что значит мокрые валенки? Это сапоги из студня…" "…Холода были ужасные, на Вознесенье стоял мороз и шёл снег, так что полушубок и валенки пришлось снять только в Томске в гостинице… Реки выступили из берегов и на десятки вёрст заливали луга, а с ними и дороги: то и дело приходилось менять экипаж на лодку…" "Здесь есть [ресторан] "Славянский базар". Обеды хорошие, но добраться до этого "Базара" нелегко - грязь невылазная… " "Томичи говорят, что такая холодная и дождливая весна, как в этом году, была в 1842 г. Половину Томска затопило. Мое счастье! ‹…› В Томске нужно будет дождаться того времени, когда прекратятся дожди…".

Дожди лили шесть дней. Они дали возможность Чехову, у которого в дороге открылось кровохарканье, не только передохнуть, но и немало поработать. Ещё в Москве, готовясь к поездке, он наметил себе: "В Томске осмотрю университет. Так как там только один факультет - медицинский, то при осмотре я не явлю себя профаном…".

В университете Чехова принял попечитель Сибирского учебного округа, автор фундаментального труда "Усовершенствование и вырождение человеческого рода", в котором современные учёные видят истоки медицинской генетики, профессор и организатор высшего сибирского образования

B. М. Флоринский. Надо полагать, общение этих двух неординарных людей, посвятивших свою жизнь врачеванию телесных и духовных недугов, было содержательным. Состоялось немало и других встреч - с архитектором

C. М. Владиславлевым, стихотворцем В. А. Долгоруковым, избравшим себе громкий псевдоним Всеволод Сибирский, и другими известными в городе людьми. Далеко не все из этих встреч оказались интересными и необходимыми. Случались и курьёзы. Как-то раз поздно вечером заявился к Чехову помощник томского полицмейстера некто Аршаулов.

"Что такое? - растерялся поначалу Антон Павлович. - Уж не политика ли? Не заподозрили ли тут во мне вольтерианца?".

Оказалось, нет. Прочитав сообщение в газете, что "утром 16 мая в Томск из Омска приехал известный русский писатель Антон Павлович Чехов, автор драмы "Иванов", Аршаулов явился засвидетельствовать ему своё почтение, а заодно познакомить со своими литературными опытами.

"Он драмы не читал, хотя и привёз её, но угостил рассказом, - не без иронии написал об этом визите Чехов. - Недурно, но только слишком местно. Попросил водки. Не помню ни одного сибирского интеллигента, который, придя ко мне, не попросил бы водки… Затем предложил мне съездить посмотреть томские дома терпимости…".

А вот упоминание ещё об одном томском жителе: "Сегодня обедал с редактором "Сибирского вестника" Картамышевым. Местный Ноздрёв, широкая натура… Пропил 6 рублёв".

Стоит ли удивляться, что после подобных встреч Чехов сделал следующую запись: "Томск - скучнейший город. Если судить по тем пьяницам, с которыми я познакомился, по тем вумным людям, которые приходили ко мне в номер на поклонение, то и люди здесь прескучнейшие…".

Однако все эти шесть дней, уединившись, насколько это было возможно, Чехов писал, писал и писал. И не только письма родным, но и путевые очерки для петербургской газеты "Новое время". Те самые очерки, которые впоследствии составили его знаменитый цикл "Из Сибири". Семь из них на основе путевых набросков, сделанных ранее, были созданы в Томске. Семь из девяти! В них есть лёд и пламень, вера и боль, красота и грязь.

"Боже мой, как богата Россия хорошими людьми! - читаем в одном из них. - Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землёй".

"Местная интеллигенция, - читаем в другом, - мыслящая и немыслящая, от утра до ночи пьёт водку, пьёт неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея… Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа: она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поёт, не смеётся, не миловидна и, как выразился один старожил в разговоре со мною: "жестка на ощупь".

Оценивая сибирские очерки писателя, обозреватель иркутской газеты "Восточное обозрение" сделал такой вывод: "Описания г. Чехова нельзя упрекнуть ни в сентиментальности, ни в какой-либо тенденциозности. Он рассказывает лишь то, что сам видел и слышал, а главное - понял. Все рассказы его отличаются крайней простотою, но они глубоко правдивы и реальны. Его симпатии всегда на стороне трудовой, честной жизни. Он берёт людей такими, как их создала суровая природа края, их тяжёлый упорный труд, своеобразные условия жизни".

А вот мнение знаменитого русского юриста, литератора, общественного деятеля А. Ф. Кони: "Он предпринял ‹…› тяжёлое путешествие, сопряжённое с массой испытаний, тревог и опасностей, отразившихся гибельно на его здоровье. Результат этого путешествия ‹…› носит на себе печать чрезвычайной подготовки и беспощадной траты сил и времени. В ней за строгой формой и деловитостью тона ‹…› чувствуется опечаленное и негодующее сердце писателя".

"Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье", - сказал Поэт. Неудивительно, что авторы картамышевского "Сибирского вестника", укрывшиеся за псевдонимами "Вин" и "Чечётка", а также некий Я. Вак-сель - в обиде на Чехова за его нелестные отзывы о Томске и томичах - разразились слабыми в литературном отношении, но полными язвительности и себялюбия фельетонами, а статистик Томской железной дороги, автор книги "Стихотворения и элегии в прозе" М. Цейнер дал Чехову отповедь, тон которой к финалу, однако, меняется:

Нет, не хули моей землячки И злых напраслин не пиши, - Не распознал ты сибирячки, Не разгадал её души.

Но если кто любовью нежной В её душе огонь зажжёт; Но если страсти взор мятежный Глубоко в грудь ей западёт,- Тогда… О, если б ты увидел Её - той светлою порой, Упрёком злым бы не обидел Моей землячки молодой!…

Так и страна моя родная: Сурова, мрачна, холодна, Всё снежной пылью заметая, Порой неласкова она.

Но только луч тепла осветит Её с лазоревых небес, О, сколько взор тогда заметит В ней неожиданных чудес!…

Но время и томичи оказались мудрее этих поэтических словопрений и петушиных наскоков. В Томске, ещё при жизни Чехова, были поставлены все его лучшие пьесы - не только "Иванов", но и "Дядя Ваня", "Вишнёвый сад", "Чайка", "Три сестры", драматические шутки "Предложение", "Трагик поневоле"… На кончину Чехова в 1904 году откликнулся буквально весь город. В храмах служили панихиды. Память писателя почтили преподаватели, студенты, купечество. Состоялось заседание Томского юридического общества. Выпущены шесть брошюр под общим названием "Жизнь и произведения А. П. Чехова".