Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #1

утверждают, что он приходил на землю преподать людям закон веры и нравственности и научить людей раденьям, а, по мнению скопцов, чтобы ввести оскопление, прообразом которого в Ветхом завете было будто бы обрезание. Многие хлысты признают Спасителя одним из своих "христов", своеобразно объясняя всю евангельскую историю, другие совсем не почитают Его". К последним, судя по всему, и относился новый клюевский наставник, изгнанный за ересь с Афона. И привёл он своего подопечного в хлыстовский "корабль"… В котором, как и во многих хлыстовских общинах Центральной России, существовала практика ритуального оскопления. И если одна из "заповедей" Данилы Филипповича была: "Холостые не женитесь, женатые живите с жёнами в по-сестрии" (как с сёстрами), то у иных "белых голубей" полноты духа достигали именно лишением детородных органов, о чём Николай, если верить его словам в "Гагарьей судьбине", поначалу не знал.

Клюев обозначил начало своего творческого пути как пути слагателя псалмов и гимнов для секты. Псалмы иудейского царя Давида, основавшего династию, правившую еще лишь одно правление в период кратковременного объединения Израиля и Иудеи, были своего рода образцом для сектантских песнеслагателей, и сам Николай в позднейшей автобиографии упоминал царя Давида в числе своих любимых поэтов, называя рядом с ним Романа Сладкопевца и Поля Верлена (объединение знаковых фигур различных эпох - характерная черта миропонимания Клюева). Текстов его этого времени мы не знаем - и остаётся лишь верить ему на слово. Впрочем, наверняка сплошь и рядом новоявленный "Давид" перепевал на свой лад бытовавшие в сектантской среде песнопения, не отличавшиеся особой стихотворной изощрённостью. А дальше - произошло ещё одно ключевое событие клюев-ской жизни.

"Великий Голубь, он же пророк Золотого Корабля, Духом Божиим движимый и Иоанном в духовном Иордане крещённый, принёс мне великую царскую печать. Три дня и три ночи братья не выходили из Корабля, молясь обо мне с великими слезами, любовью и лаской ко мне. А на четвёртый день опустили меня в купель.

Купель - это деревянный сруб внутри дома; вход с вышки по отметной лесенке, которую убрали вверх. Тюфяк и подушка для уготованных к крещению набиты сухим хмелем и маковыми головками. Пол купли покрыт толстым слоем хмеля, отчего пьянит и мерещится, слух же и голос притупляются. Жёг я восковые свечи от темени, их было числом сорок; свечки же хватало, почитай, на целый день, они были отлиты из самого ярого белого воска, толщиной с серебряный рубль. Кормили же меня кутьёй с изюмом, скаными пирогами белыми, пить же давали чистый кагор с молоком.

В такой купели нужно было пробыть шесть недель, чтобы сподобиться великой печати. Что подразумевалось под печатью, я тогда не знал, и только случай открыл мне глаза на эту тайну".

И опять неизбежен вопрос: насколько точен и справедлив Клюев в устной передаче тех давних событий? Даже в скопческих сектах (не говоря уже о "христовых кораблях", где была принята эта практика) далеко не все подвергались оскоплению, а лишь те, кто, считалось, достиг необходимого духовного предела. Естественно, этот шаг был абсолютно добровольным. Более того, оскопление воспринималось многими христами как эстраординарный подвиг, доступный лишь немногим, способным вернуться в безгрешное, "ангельское" состояние. А самой ритуальной операции предшествовал обряд клятвенной присяги перед иконой или крестом и прощальные слова, которые посвящающийся должен был повторить за наставником общины:

- Прости меня, Господи, прости меня, Пресвятая Богородица, простите меня, ангелы, архангелы, херувимы, серафимы и вся небесная сила, прости, небо, прости, земля, прости, солнце, прости, волна, простите, звёзды, простите, озёра, реки и горы, простите, все стихии земные и небесные!

Уже одно это прощание не даёт никакого иного толкования "великой печати".

Но, опять же, если верить Николаю, известие о "великой царской печати" он принял за ещё более высокое посвящение, за инициацию, позволяющую достичь ещё большей духовной высоты - и дал своё согласие. Соответствую-

щая диета и хмельное опьянение поддерживали его в необходимом "братьям" состоянии и навевали ему самому сладкое предвкушение постижения тончайших энергий… Вся эта "подготовка" рухнула разом, когда, по клюевским словам, "брат" Мотя проговорился ему, что ждёт "Давида" полное оскопление, - "и если я умру, то меня похоронят на выгоне и что уже там на случай вырыта могила, земля рассыпана по окрайку, вдалеке, чтобы незаметно было; а самая яма прикрыта толстыми плахами и дерном, чтобы не было заметно".

Мотя, тронутый слезами Николая, указал ему на новое бревно внизу срубца, которое можно расшатать и наверх выбраться. "И я, наперво пропихав свою одежду в отверстие, сам уже нагишом вылез из срубца в придворок, а оттуда уже свободно вышел в конопляники и побежал, куда глаза глядят. И только когда погасли звёзды, я передохнул где-то в степи, откуда доносился далёкий свисток паровоза".

Но не естественнее ли предположить, что Клюев изначально знал, на что идёт, - и лишь в "купели" обуял его дикий страх, и он уговорил со слезами своего нового "брата" помочь ему бежать, чем тот сможет… Так бывает, что поначалу гордыня в предвкушении "высшего совершенства" захлёстывает иного человека, а когда воочию осознаётся плата, которую придётся принести за это "совершенство", - не у каждого хватает духу.

Пережитое, однако, глубоко отложилось в душе поэта, и настал день, когда не достигнутое состояние "ангела" стало рисоваться всеми цветами радуги в предреволюционных стихах - как предвоплощение бесфизиологического, духовного вселенского соития и "небесного рожества" в земной жизни по сокрушении всех давящих обручей.

О скопчество - венец, золотоглавый град, Где ангелы пятой мнут плоти виноград, Где площадь - небеса, созвездия - базар, И Вечность сторожит диковинный товар: Могущество, Любовь и Зеркало веков, В чьи глуби смотрит Бог, как рыбарь на улов!

О скопчество - страна, где бурый колчедан Буравит ливней клюв сквозь хмару и туман, Где дятел-Маета долбит народов ствол И Оспа с Колтуном навастривают кол, Чтобы вонзить его в богоневестный зад Вселенной Матери, и чаще всех услад!

О скопчество - арап на пламенном коне,

Гадательный узор о незакатном дне,

Когда безудный муж, как отблеск маргарит,

Стокрылых сыновей и ангелов родит!

Когда колдунью-Страсть с владыкою-Блудом

Мы в воз потерь и бед одрами запряжём,

Чтоб время-ломовик об них сломало кнут…