Журнал современник - Журнал Наш Современник 2009 #1

церковные запрещения не попадем опасаемся, с новоположенными клятвами и порицаниями древлецерковного содержания согласиться ужасаемся… сего ради несми расколотворцы".

Замечательный старообрядческий начётчик и историк старообрядчества Фёдор Евфимьевич Мельников в "Краткой истории древлеправославной (старообрядческой) церкви" сообщал редкие и малоизвестные факты жизни Вы-говской Пустыни: "Выговская Пустыня была знаменита не только как духовный центр, руководивший многочисленными приходами по всей России, но главным образом как просветительный центр… В Выговской обители существовала настоящая академия с преподаванием академических наук. Она выпустила длинный ряд писателей, апологетов старообрядчества, проповедников и других деятелей… Созданная здесь старообрядческая апологетика до сих пор имеет несокрушимое значение. "Поморские ответы", заключающие в себе основы староверия, остаются неопровергнутыми. В вопросах старообрядчества за Выговской Пустыней пошла в XIX столетии и Московская духовная академия, на кафедрах которой читали свои лекции в старообрядческом духе профессора Каптерев, Голубинский, Белокуров, Димитриевский и другие. В Выговской Пустыне составлены тысячи сочинений на различные темы, преимущественно по старообрядческим вопросам".

Что же до Выговского священства, то, как отмечает тот же Ф. Е. Мельников, "с течением времени "поморцы" стали не только фактическими беспоповцами (таковыми они стали после смерти прежних священников), но и идейными, ибо начали учить, что священство везде прекратилось, и неоткуда его достать. Тем не менее до сих пор они всё ещё живут верой в необходимость священства в церкви и требуют, чтобы таинства церковные и духовные требы отправлялись не мирянами, а духовными лицами. Своих наставников, отправляющих у них духовные требы, они признают не мирскими лицами, а священно-иерархическими, хотя они никем не рукоположены и никакого сана на себе не имеют".

Гости "с латинской Австрии, с чужедальнего Кавказа и даже от персидских христиан" - староверы из общин, рассыпанных по Европе и Азии, что образовывались после массового бегства за пределы России ревнителей древлего благочестия от лютых никонианских гонений. Особо обращает на себя внимание "латинская Австрия" - речь ведь идёт о знаменитой Белокриницкой метрополии в Буковине, принадлежавшей тогда Австро-Венгрии - духовном центре зарубежного старообрядчества. Староверческие общины поддерживали между собой тесную связь, как письменную, так и очную, дававшую и дополнительную крепость в вере, и ощущение непрекращающейся жизни в подонной, подлинной России, и дом деда Николая, Дмитрия Андреяновича, как можно предположить, был одним из узелков этой нервущейся нити.

"Бегство русских благочестивых людей, - пишет Ф. Е. Мельников, - началось вскоре же после Собора 1667 г., который догматически установил и закрепил в применении к ним всякое насилие и гонения, самые жестокие казни и убийства. Особенно же усилилось бегство за границу в Софьино правление, во время Иоакимова патриаршества, когда в России не было возможности русским людям хранить свою православную веру не только в городах и селениях, но даже в лесах и пустынях… Такое безвыходное положение принудило многих христиан того времени спасать свою святую веру и душу посредством самосожжений. Но другие находили иной выход, они бежали в соседние государства: в Польшу, Литву, Швецию, Пруссию, в Турцию, даже в Китай и в Японию, где пользовались полной свободой веры, за которую их никто не преследовал. Каково было количество бежавших, можно судить по сообщению Сената уже при Петре I: по сенатским сведениям, в то время русских людей находилось в побегах более 900 тысяч душ. В отношении к общему числу тогдашнего населения России это составляло десять процентов, а в отношении к исключительно русскому населению это количество бежавших составляло гораздо больший процент. Ни поляки, ни немцы, ни татары, ни другие инородцы, ни даже евреи не бежали тогда из России, ибо их тут никто и ни за что не преследовал и не притеснял. Преследовались и истреблялись исключительно только русские люди - самые преданные святой Руси, соль и твердыня Русской Земли.

Через два столетия, при большевистском разгроме России, повторилось это бегство за границу русских граждан. Но теперь количество бежавших со-

ставляло лишь один процент в отношении ко всему населению России, причём бежали не одни лишь русские люди, и бежали при других совершенно условиях: с военной силой, сражаясь с врагом, пользуясь железными дорогами, военными судами, пассажирскими пароходами и т. п., с большими передышками, нередко с победами над настигающим их врагом. Тогда же, при Софье, при Петре I, при Анне, при Николае I, было иное бегство, воистину христианское и подлинно евангельское, по примеру самого Христа и святых Его апостолов. Можно себе представить, какой это был страшный разгром России".

Во второй половине XIX - начале ХХ века стали появляться в печати исследования по расколу - и их обилие, как и публикации староверческих книг, были словно предупреждением, знаком грядущих перемен, сломов и обвалов. Невидимая Россия, загнанная, запрещённая столетиями, с тяжкими потерями сохранившая старую веру, являла миру свой лик, и противиться этому явлению власть уже не могла.

"Старица из Лексинских скитов", запомнившаяся Клюеву по рассказам матери, - пришелица из Пречестной обители девственных лиц Честного и Животворящего Креста Господня, беспоповской обители, что на берегу реки Лексы в Олонецкой губернии, недалеко от Выговской пустыни.

После относительной свободы отправления богослужений по старопечатным книгам и хозяйствования, которую Выговская пустыня получила при Петре I (выговцы щедро одаривали царский дом плодами своего хозяйства и работали на построенных императором Повенецких заводах. Как писал тот же Ф. Е. Мельников в "Блуждающем Богословии", вышедшем в 1911 году, "старообрядцы в своей родной стране всегда были в ином положении, чем инородцы. Последние получали всякие подарки в придачу за совсем даровое крещение. Старообрядцы же сами дарили всем, что было у них, и всех, кому только охота была брать с них, чтобы только не совершали кощунства над ними и их детьми"), монастырь был сожжён дотла в 1855 году, в царствование нещадного гонителя староверов Николая I. Было уничтожено более пятидесяти моленных и часовен, а кладбища были перепаханы, и земля на их месте засыпалась солью. Маленькой Прасковье, будущей матери поэта, было тогда 4 года, и сказы своего отца об этой лютой гари она помнила всю оставшуюся жизнь. И, естественно, передавала младшему любимому сыну.