Варткес Тевекелян - Гранит не плавится

На улице Костя выругался:

— Вот гады! Видел, как издеваются! Жаль Матвея Матвеевича, пропадёт он. Погодите, настанет и ваша очередь…

— Тише ты, — остановил я своего не в меру горячего друга.

Он огляделся по сторонам, прохожих вблизи не было.

— Эх, податься бы к своим… Перейдём линию фронта, и всё тут!

— Думаешь, это так просто? Мы с тобой не знаем даже, где фронт.

— Идём, покажу!

Костя потащил меня к магазину, где всю витрину занимала огромная карта, утыканная флажками.

— Видишь, за красным шнурком наши, а за синим, по эту сторону, белые.

— Если верить этой карте, то они давно уже в Москве! — сказал я.

Ничего не понимая, огорчённые, мы отошли от витрины…

На центральной улице мимо нас промчался экипаж. В таких каретах разъезжали генералы и местные тузы.

Вдруг кто-то окликнул меня.

Я обернулся. Кучер с трудом сдерживал разгорячённых коней. Из окна мне махал рукой дядя Гриша.

Нехотя я подошёл к нему.

— Ну как мама, здорова?

— У нас всё в порядке…

Он вышел из экипажа.

— Послушай, Иван, ты уже взрослый и должен понимать, что так продолжаться не может!.. Вы должны переехать к нам. Что за фантазия — жить в нищете, и всё из-за какого-то дурацкого каприза? Я молчал.

— У тебя незаурядные музыкальные способности. Так говорит Сусанна, а она понимает толк в музыке. Хочешь, пошлём тебя в Париж учиться?

— Спасибо, мне и здесь хорошо…

— Пожалуйста, учись здесь, если тебе так нравится. Пойми, мы не можем допустить, чтобы единственный племянник Багдасаровых стал простым рабочим. Это позор для всей нашей семьи!

— Вы забываете, что мой отец тоже был рабочим, — ответил я.

— Ох, до чего же вы с Виргинией упрямые! — Он покачал головой и, садясь в карету, добавил: — Мы ещё встретимся!

— Что за барин разговаривал с тобой? — спросил Костя, когда я вернулся к нему.

— Так, знакомый один… — Мне не хотелось признаваться, что это мой дядя.

— И до чего ты скрытный! Это же родня твоей мамы…

— Хотя бы и так…

— Не горячись! Наши знают, что, когда твоя мама вышла замуж за Егора Васильевича, богатая родня отреклась от неё…

Недалеко от нашего дома, в железнодорожном тупике, разгружался санитарный поезд, битком набитый ранеными.

И Костя, как бы отвечая на свои мысли, сказал:

— Чёрта с два возьмут они Москву! Им самим скоро крышка!

В последующие дни такие поезда зачастили к нам. Раненых разгружали прямо в поле — подальше от людских глаз. Но правду не скроешь: где-то поблизости шли тяжёлые бои, фронт приближался. Понаехавшие к нам помещики и фабриканты начали торопливо перебираться поближе к морю, чтобы успеть удрать за границу. А ещё через несколько дней началось паническое бегство из города тех, кому вольготно жилось при белых.

Вскоре части Красной Армии с боями заняли Ростов.

Белые, удирая, расстреляли в подвалах контрразведки всех узников. В их числе был расстрелян и Матвей Матвеевич Чеботарёв. Уцелели немногие. Алексей Чумак — он лежал в тюремном госпитале — вернулся к нам в мастерские худой, измождённый, кипящий ненавистью к врагам революции. Коммунисты избрали его секретарём партийной ячейки.

Костя не перестал мечтать о том, чтобы уйти на фронт. Да и я теперь разделял его мечты, хотя мне и было очень жалко оставить маму. Я думал о том, что, будь жив отец, он наверняка был бы командиром Красной Армии.

На пустыре, недалеко от нашего посёлка, остановилась какая-то воинская часть. К какому роду войск она принадлежала, мы не могли понять. Там было всё: кони, тачанки с пулемётами, несколько короткоствольных пушек, походные кухни. У красноармейцев на фуражках пятиконечные красные звёздочки, на ногах обмотки, а гимнастёрки совсем полиняли.

Мы с Костей познакомились с бойцами. После работы помогали им чистить коней, таскали воду для походных кухонь. В ответ на наши вопросы — откуда они приехали, в каких боях участвовали, куда направляются — красноармейцы отшучивались. Откуда приехали — там, мол, нас нет, а куда поедем — знает одна сорока. Нам явно не доверяли. Было обидно.

Как-то Костя спросил меня:

— Как думаешь, возьмут нас в отряд?

— Вряд ли. Может, комиссара попросить?

— Лучше написать ему. У тебя хороший почерк, Иван, бери бумагу, пиши. Товарищ комиссар, так, мол, и так, мы, два товарища, я и ты, значит, хотим отомстить белякам за наших погибших друзей, за мастера Чеботарёва и воевать вместе с вами до полной победы всего пролетариата!

Написать письмо комиссару не пришлось, — он сам нашёл нас.

Костя и я сидели вечером у палатки и разговаривали с бойцами, когда к нам подошёл комиссар, чисто выбритый, аккуратный, подтянутый. Волосы светлые, голубые глаза — острые, с хитрецой. На груди перекрещивались ремни новенькой портупеи, на правом боку висел наган. При его появлении бойцы вскочили. Встали и мы.

— Здравствуйте, товарищи! Садитесь и расскажите, чем вы тут занимаетесь? — Он говорил густым басом, хотя на вид ему было не больше двадцати пяти — двадцати шести лет.

— Да так, беседовали… Хлопцы пришли из посёлка, — указал на нас один из красноармейцев, — в мастерских работают. Говорят, натерпелись тут при белых…

Комиссар пригласил нас к себе в палатку, угостил сладким чаем и повёл беседу. Он незаметно выспросил всё: кто мы такие, где учились, есть ли у нас родители, много ли в мастерских коммунистов, о чём думают рабочие.

Перебивая друг друга, мы отвечали на его вопросы и ждали удобного момента, чтобы заговорить с ним о нашей заветной мечте.

Костя опередил меня.

— Возьмите нас в свой отряд, товарищ комиссар! — выпалил он. — Мы с Иваном давно мечтаем об этом. Даже через фронт хотели перемахнуть, когда здесь белые были.

— Вот какие вы отчаянные парни! Так прямо через фронт?

— Не верите — спросите Ивана. Он у нас самый честный, врать не станет!

— Сколько же тебе лет?

— Шестнадцать, — ответил мой друг.

Комиссар повернулся ко мне:

— А тебе сколько, самый честный?

— Около семнадцати.

— Точнее.

— Шестнадцать лет и семь месяцев.

— Да… Многовато вам лет. Ну, а мама твоя? Она ведь не захочет, чтобы единственный сын ушёл воевать.

— Разве революционеры спрашивали матерей, когда шли на виселицу или в Сибирь, на каторгу? — ответил я.

— Толково, ничего не скажешь… Вот что, ребята, вы возьмите у секретаря партийной ячейки рекомендацию, а я подумаю. — Комиссар встал.

Мы шли домой, в посёлок, и ног под собой не чувствовали от радости, считая уже себя красноармейцами. Вдруг Костя остановился.

— Иван, что, если Чумак не даст рекомендацию?

— В Чумаке я уверен!.. С мамой труднее. Начнутся уговоры, слёзы…

— Может, тайком? Раз решили — нечего раздумывать!

Утром мы стояли перед Чумаком.