Владимир Билль-Белоцерковский - Хороший урок

– Галло, Билл! – встретил меня на улице знакомый рабочий.

– Галло, Джон! – ответил я, подавая руку.

– Работаешь?

– Нет, – мрачно ответил я. – Вот уж третий месяц.

– Хорошо, что я встретил тебя. Имеется работа. Правда, временная, на один месяц, но ты, надеюсь, не откажешься?

– Что за вопрос! – радостно воскликнул я. – А что за работа?

– По твоей специальности. Окномоем небоскреба. Я работаю там истопником.

Он сказал адрес.

– А почему только на один месяц?

– Штатный окномой получил отпуск.

– Отпуск?! – удивленно переспросил я. – Впервые слышу, чтобы давали отпуска. Форман, [1]вероятно, добрый парень.

– Кой чорт, добрый! Шельма! Тут какая-то лавочка.

– Шельма? – разочарованно переспросил я.

– А тебе-то что? Месяц отработаешь – и ладно. Надеюсь, тебе это не повредит?

– Разумеется, нет. А жалованье какое?

– Обычное. Пятьдесят долларов в месяц. Тебя это здорово поддержит.

– Еще бы! Я уже ночую в ночлежке.

– Тогда спеши, пока форман не обратился в биржу труда. Скажи ему, что я тебя рекомендую.

– Спасибо, Джон!.. Бету! Бегу! Гуд-бай! – И, торопливо подав ему руку, я весело помчался по указанному адресу. Я сразу ощутил легкость в груди, подвижность в ногах, точно неожиданно нашел пятьдесят долларов. О! Это меня здорово поддержит. Я сохраню свой воскресный костюм! Жить стало веселей…

Форман, сухощавый парень с бесцветными глазами, в новом темносинем комбинезоне, при воротничке и галстуке, встретил меня довольно вежливо.

– Ладно, – сказал он после минутного раздумья, окинув меня испытующим взглядом. – Можешь сейчас же приступить к работе. Я дам тебе инструменты и укажу, откуда начинать. – А жалованье какое? – спросил я на всякий случай.

– Обычное, – ответил он, почему-то отвернувшись.

…Спустя полчаса я уже висел на ремнях на двадцать первом этаже и тщательно мыл окна. Дело было привычное, но после перерыва s работе, а главное, из-за экономии в еде я несколько ослабел и работал с напряжением Такая же экономия предстояла мне еще целый месяц: выдача аванса в счет жалованья не полагалась. Но как бы там ни было, я был доволен. Выдержу, не впервые!

…Быстро уходили дни, недели. Приближался конец месяца, конец моей работы. Я ни разу не слыхал от формана грубого замечания и не имел никакого основания называть его шельмой. Напротив, я мог только сожалеть, что с таким форманом нельзя работать дальше.

…Вернулся штатный окномой, и форман вручил мне записку:

– Пойди в контору и получи расчет. Желаю тебе поскорее найти работу.

– Спасибо! – весело ответил я.

Он быстро отвернулся, но я успел заметить (или мне это показалось) нехорошую усмешку в его глазах. Однако я не придал ей значения. Я был счастлив. Я могу, наконец, утолить назойливые требования желудка: сытно поесть.

В конторе бухгалтер, приняв записку, выписал на мое имя чек.

– Получишь в банке. Распишись. – Я моментально расписался, поблагодарил и направился к выходу. Но у самых дверей вскрикнул. Меня даже бросило в пот…

– Что такое? – удивленно вскинул на меня темные стекляшки очков бухгалтер.

– Это что ж такое?… – придушенным голосом спросил я, протягивая руку с чеком.

– В чем дело? – повторил свой вопрос бухгалтер.

– Это же грабеж!

– Какой грабеж?

– Среди белого дня. Мне следует пятьдесят долларов, а здесь сорок.

– Я тут ни при чем. Я бухгалтер. Мое дело выписать чек.

Да, бухгалтер тут ни при чем. И я помчался вверх по лестнице, на четвертый этаж, к форману. Я так стремительно ворвался в комнату, что форман невольно вскочил.

– Что случилось?! – строго и настороженно спросил он.

– Не знаешь! – задохнувшись от бега и ярости, прохрипел я. – Не знаешь?! А это что? Это что?! – тыкал я ему в нос чеком. Я едва сдержался, чтобы не ударить его. – Тут только сорок долларов!

– Обычное жалованье. – Он пятился, но ответил довольно спокойно.

– Врешь! Обычное жалованье – пятьдесят долларов. Как платишь окномою, которого я заменил. Почему такая разница?

– Он американец, – последовал ответ.

– Какая разница?

– А у себя на родине ты больше получал? – ехидно усмехнулся он.

– А какое тебе дело? Я работаю в Америке и должен получать по местным ставкам, как получал до сего времени.

– Определенной ставки нет.

– Но почему другие платят больше?

– А по-моему, ты должен быть мне благодарен и за это. Ведь ты был безработным.

– А где сказано, что безработные должны работать по пониженным ставкам? Я спрашивал тебя. Ты ответил: жалованье обычное.

– Ну да, обычное… для вашего брата… – снова усмехнулся он.

– Это подло! – крикнул я. – Подло!

– Ну-ну! Ты полегче. А то я укажу тебе дорогу! – Он сжал кулаки.

– Подло и гнусно! – еще резче и громче повторил я. – Ты хочешь присвоить себе эти десять долларов.

– Ничего подобного! Я провел это через контору.

Он охотно указал бы мне дорогу, но моя ярость, повидимому, смущала его.

– Ничего подобного, – повторил он.

– Тогда какой тебе интерес грабить меня? Вряд ли дирекции этого здания нужна твоя услуга.

– Я это сделал из принципа.

– Из принципа?!

– Да, из принципа.

– Вот как! Так это же принцип Ку-клукс-клана! – выпалил я ему в лицо оскорбительную для многих фразу и сжал кулаки… Но, к моему удивлению, форма «все с той же усмешкой спокойно ответил:

– А хотя бы и так…

С минуту мы свирепо глядели друг на друга. Не знаю, что думал он в эту минуту, но я живо вспомнил… группу Ку-клукс-клан на трибуне в длинных белых халатах и остроконечных капюшонах, с прорезами для глаз. Оратор группы, ворочая своей мертвой головой и жестикулируя, надрывался, чтобы привлечь внимание прохожих: «От его величества императорского чародея ко всем духам, драконам, гидрам, великим лешим и домовым, великим титанам и фуриям, гигантам, циклопам, ужасам и всем гражданам невидимой империи, рыцарям Ку-клукс-клана, Мы принимаем в свою организацию всех, кто поклянется в верности нашей идее. Наш устав: рыцарство, благородство, защита семейного очага, целомудрие женщин, патриотизм и гегемония белых…» Это была церемония привлечения членов в организацию Ку-клукс-клан… Не был ли этот тип членом этой организации?

Словно угадав мои мысли, форман членораздельно проговорил:

– А хотя бы и так…

Я понял, что разговаривать с ним было излишке. Надо было принять другие меры. Но уйти, не разрядив хотя бы часть своей ярости, было не в моих силах. И я глухо, но членораздельно произнес то, что так невыносимо для уха Ку-клукс-клана, что заставляет меняться в лице любого из них:

– Ты не стоишь задницы старого негра…

Форман действительно изменился в лице, побелел, опешил.