Семен Бабаевский - Сыновний бунт

— А я на легкую жизнь и не рассчитываю.

— Я, Иван, не об этом. — Иван Лукич встал, прошелся по кабинету, заложив руки за спину и горбясь. — Растут люди, и ещё как растут! Кажется, совсем недавно бегал по Журавлям босоногий малец Ванюшка, сын Книги, — мечтательно говорил он, — а теперь тот малец — мастер по строительству, Журавли приехал планировать… Чудно! Мой сын Иван— архитектор! И словцо-то какое, для уха непривычное. И в Журавлях оно не в ходу, хотя люди всю жизнь строятся. Тут у нас, Ваня, каждый сам себе архитектор. Поставил четыре стены с дверями и с окном, напялил крышу — вот тут и вся наша архитектура.

— Так, отец, было.

— Оно ещё и есть так и не скоро переведется. А в общем, Иван, я тебе как батько скажу: молодчина! Хорошую дорогу выбрал, и, главное, сам, без чужих подсказок. Знать, дорога та тебе приглянулась. Ты же и в детстве, помню, все чертил да рисовал. — Иван Лукич подсел к сыну, положил ему руку на колено. — Ну, а как, Ваня, в личных делах? Жинкой обзавелся?

— Не успел, — неохотно ответил Иван.

— Почему так?

— Нельзя же все сразу.

— Но я в твои годы уже батьком был. — Смеясь и желая придать разговору шутливый тон, прибавил: — Ну, ничего, сыну, это твое упущение мы поправим. Подберем тебе свою, журав-линскую красавицу. Такую девушку сосватаем!..

— Обойдусь и без сватов, — перебил Иван. — Так что об этом прошу не беспокоиться.

Опять воцарилось то тягостное молчание, от которого обоим было мучительно неловко. Иван Лукич закурил, протянул коробку сыну.

— Это что же, Ваня, на месте Журавлей будешь планировать город? — спросил Иван Лукич. — Поясни мне, что оно получится не в мечтах, а практически. В этом деле я ничего не смыслю.

___ — Практически, отец, это будет моя дипломная района. — Иван смотрел на кончик дымившейся папиросы, думал. — На реально существующем селе я хочу показать, каким это село, в данном случае Журавли, будет в будущем.

— Показать — и все? — спросил Иван Лукич. — А потом куда деть тот твой показ? В архив?

— Вот этого я пока не знаю, — чистосердечно сознался Иван. — Если получится проект интересный и если он понравится колхозникам, то, может быть, и не будет надобности сдавать его в архив, и, может быть, он оживет и станет не дипломом студента-выпускника Книги, а реальным, существующим на берегу Егорлыка селом… Как знать! — Иван подошел к окну, точно желая посмотреть отсюда, с высоты, где и как будут лежать новые Журавли. — Первые эскизы проекта и макет я думаю сделать здесь, чтобы можно было показать жителям Журавлей, посоветоваться с ними, послушать их.

— А Журавли, Иван, и без твоего проекта строятся. — Иван Лукич тоже подошел к окну. — Твой брат Григорий такой дом воздвигает, что любо поглядеть, и без всяких архитекторов, можно сказать, всего достигает своим умом… И я, когда строился, то архитектора не привозил… И эту домину, в котором мы зараз, видал? Соорудили тоже без архитектора, а какой получился великан! Его за десять верст видно!

— Великан, говоришь? — с улыбкой переспросил Иван. — Верно, дом огромный, а только вид у него — смотреть тошно. А внутри этот темный коридорище, узкие двери… Работа эта, скажу тебе, отец, неграмотная. Не таким бы должен быть дом колхозного правления.

— Зато стоит и надежно и прочно, — перебил Иван Лукич, не желая слушать сына. — Строительство, Иван, — это штука несложная, в селе привыкли жить в халупах. А вот с кубанской водой дело у нас не ладится. Воды много, а толку мало.

— Почему?

— Долгое время не было у нас своего, журав-линского специалиста. Приезжали со стороны, пробовали — ничего не получалось. В этом году раздобыли гидротехника — дочка Закамышного окончила техникум. Настеньку Закамышную небось помнишь? Резвая веснушчатая девчушка с косичками? Не припомнишь? Была веснушчатая, а стала такой красавицей, чго куда там! Вот эта Настенька взялась за воду. Может, у нее что и получится.

— Значит, «Гвардеец», как ты говоришь, гремит, а с водой по-прежнему плохо? — язвительно заметил Иван. — Лучше бы ты, отец…

— Что ты все тыкаешь? — рассердился Иван Лукич. — Да ты что, и за родителя меня не почитаешь? Помню, допрежь на вы и батей называл, как и я своего родителя, и как это у нас принято… А теперь что ни слово, то и тыканье! Не годится это, Иван. Хоть ты и в Москве учился, грамотный стал, а почитать родителя надо. Так у нас было из рода в род.

— Было, а теперь не будет.

— Злишь батька? Ох, не зли, а то я дюже сердитый, ты это знаешь!

— Знаю, — покорно ответил Иван.

— Так ты хоть на людях почитай меня за батька, называй батей, и не тыкай, не срами!

— Ладно, постараюсь…

— Да разве трудно сказать: батя? — Снова Иван Лукич хотел смягчить свои отношения с сыном и, стараясь быть добрым, ласковым, добавил: — Почему не позвонил, не предупредил? Послал бы машину. У нас же их целый табун!

— Приехал и так. Дорога-то знакома. — Иван с усмешкой в голубых глазах посмотрел на отца. — А вот как мне добраться до твоего нового дома? Далеко отсюда построился?

Иван Лукич подошел к столу, поймал скольз-скую кнопочку, и Саша тотчас вырос на пороге.

— Саша! Скажи Ксении, пусть, отвезет Ивана домой.

И опять Саша дружески, доверительно улыбнулся глазами Ивану и, повернувшись на каблуках, вышел.

— Помнишь Ксению Короткому? — спросил Иван Лукич, поглаживая усы. — Младшая дочка Ивана Короткова? Да ты в школу с нею бегал. Твоя ровесница. Так вот она тебя мигом отвезет. Теперь Ксения — шофер, и не Короткова, а Го-лощекова. Муж её — экспедитор колхоза, Петр Голощеков. Так что поезжай, Ваня, в мой новый дом, рядом — Егорлык, можешь искупаться, отдохнуть. Ежели матери нет дома, так пусть Ксения съездит в детские ясли: мать там часто бывает. Я поехал бы с тобой, но меня, сам видишь, люди ждут. У каждого ко мне дело, всем я, брат, нужен. Вечерком приеду. Поговорим, потолкуем по-родственному. Водочку пьешь? Не научился? Это, брат, хорошо. Но все-таки мы по рюмочке выпьем за твое благополучное возвращение.

Иван не ответил и вышел из кабинета. Минут через десять появилась Ксения и, потупив глаза, сказала:

— Иван Лукич, он не захотел ехать.

— Почему?

— Разве я знаю…

— Он тебя обидел?

— Нет, что вы! — И ещё больше потупила глаза, краснея. — Я открыла дверку, сказала, что вмиг домчимся. Зверем на меня покосился и ушел… к Григорию… Да вы поглядите.

Иван Лукич посмотрел в окно. По пыльной улице, взвалив чемодан и рулончик бумаги на плечо, неся на руке плащ, горбясь и чуть прихрамывая, шел Иван. «Эх, Ваня, Ваня, — думал Иван Лукич, стоя у окна, — узнаю и походку твою, и норов твой колючий. Может, зря мы снова повстречались, может, и не надо было тебе сюда возвращаться?..»

— Ну, иди, иди, Ксюша, — сказал он, продолжая смотреть в окно. — Сегодня никуда не поедем. Отдохни.